Луна над Сохо

– Нет, в восемь утра, было уже светло, – отозвалась Стефанопулис. – Значит, он мог и не сам упасть. Но главное – и уясните это себе, пожалуйста, – ничего сверхъестественного в его смерти нет. Абсолютно ничего. Так что можете проваливать.

– Спасибо, сержант, – кивнул я. – Так и поступлю.

– Стоять, – сказала Стефанопулис. – Я хочу, чтобы вы изучили протокол допроса Колина Сэндбрау. Найдете в базе, он должен уже быть там.

– А кто такой Колин Сэндбрау?

– Парень, который стал бы следующей жертвой, не вмешайся ваш чокнутый приятель, – пояснила она. – Думаю, это вы осилите, и даже, возможно, без порчи имущества.

Я рассмеялся – мол, все нормально, шутку оценил. Но, зная, что такое полицейский юмор, не сомневался: эту «Скорую помощь» мне будут припоминать до пенсии. Оставив Стефанопулис командовать парадом, я вильнул мимо Сент-Эннз-корт и по Д’Эрбле-стрит выскочил к Бервик-стрит. В прошлый раз я не особо запомнил дом, так что сейчас пришлось как следует сосредоточиться. Наконец я нашел нужную дверь, еле заметную между аптекой и музыкальной лавкой со старыми виниловыми дисками. Черная краска на ней облупилась, некоторые кнопки домофона были вырваны, другие выжжены зажигалкой. Но это было не важно: я помнил, что мне на верхний этаж.

– Ах, негодяй! – проскрипел домофон. – Я же еще не готова!

– Ну, могу нарезать пару кругов вокруг дома, – сказал я.

Домофон запищал, и я открыл дверь. В свете дня лестница выглядела не лучше, чем в темноте: бледно-голубой ковролин кое-где протерся до дыр, стены местами были замызганные – люди иногда хватались за них, чтобы не упасть. На каждом этаже были глухие двери, которые здесь, в Сохо, могли вести куда угодно: от охранного агентства «Строгая дисциплина по разумной цене» до офиса телепродюсера. Я поднимался не спеша, поэтому не пыхтел и не отдувался, когда постучал в дверь.

Открыв ее и увидев меня в форме, Симона шагнула назад и захлопала в ладоши.

– Ну, надо же! – воскликнула она. – Стриптизер по вызову!

Она прибиралась в серых спортивных брюках и темно-синей водолазке, низ которой, судя по виду, был обрезан маникюрными ножницами. Волосы она повязала широким шарфом в истинно английском стиле, я такое видел только в сериале «Улица Коронации». Я шагнул через порог и сгреб ее в охапку. Она пахла потом и «Доместосом». Мы бы сделали это прямо на полу в прихожей, если бы Симона не шепнула, что надо закрыть дверь. Мы оторвались друг от друга на несколько секунд – только для того, чтобы захлопнуть дверь и добраться до кровати. Она была всего одна, но зато громадная, и мы постарались использовать каждый ее сантиметр.

Я так и не понял, когда успел расстаться с формой и куда подевалась водолазка Симоны. Шарф на голове она, впрочем, оставила, и меня это почему-то заводило.

Спустя час с небольшим мне наконец удалось оглядеться вокруг. Кровать полностью занимала один угол большой комнаты и, помимо мягкого кожаного кресла, была единственным местом для сидения. Еще из мебели было три платяных шкафа вдоль стены, все от разных гарнитуров, и громоздкий дубовый комод, который наверняка втаскивали через окно, потому что в дверь он не прошел бы. Я не заметил ни телевизора, ни магнитофона, хотя небольшой МП3-плеер запросто мог скрываться под ворохами одежды, заполонившими комнату. Я в семье единственный ребенок и всегда жил в доме, где есть только одна женщина. Поэтому был совершенно не готов к дикому количеству одежды, которое можно обнаружить в квартире трех сестер. Обувь была буквально повсюду: абсолютно, на мой взгляд, одинаковые босоножки на шпильке выстроились ровной шеренгой. Сандалии с длинными ремешками сплелись в клубки тут и там. Горы коробок с «лодочками» громоздились между шкафами. Всевозможные сапоги и полусапоги, от укороченных до ботфортов, висели на гвоздях, вбитых в стены, словно мечи в рыцарском замке.

Симона, заметив, что я уставился на пару лаковых сапог на десятисантиметровых шпильках, принялась вырываться:

– Хочешь, надену?

Я снова прижал ее к себе и поцеловал в шею – не хотел отпускать. Она извернулась в моих объятиях, и мы опять начали целоваться. Потом все-таки встала, сказав, что ей нужно пописать. Когда вы совсем измотали свою любовницу, то, в принципе, можете вставать. И я после нее тоже шмыгнул в ванную. Это оказался крошечный закуток, где с трудом помещался мощный душ с повышенным давлением, унитаз и миниатюрная раковина странной формы, уместная скорее в гробу, чем в квартире. Здесь инстинкт полицейского опять проснулся и заставил меня заглянуть в аптечку сестер. Им явно доставляло удовольствие долго хранить химически опасные препараты: я нашел парацетамол и рецептурное снотворное. Срок годности того и другого закончился десять лет назад.

– Роешься в моих вещах? – донеслось из кухни.

Я спросил, как они с сестрами обходятся такой крошечной ванной.

– Мы учились в интернате, милый, – ответила Симона. – А если ты выжил там, выживешь где угодно.