Луна над Сохо

Когда я вышел, она спросила, хочу ли я чаю. Я сказал «да», и мы сели пить чай в лучших английских традициях: из синих с позолотой чашечек, с булочками, щедро намазанными маслом и ежевичным джемом.

Мне нравилось смотреть на нее обнаженную, полулежащую на кровати. Как скульптура из Национальной галереи, только с чашкой чая в одной руке и булочкой в другой. Несмотря на то что прошедшее лето выдалось жарким, кожа у нее была очень бледная, почти прозрачная. Я убрал свою ладонь с ее бедра – там остался розовый отпечаток.

– Да, – кивнула Симона, – некоторым не светит хороший загар, спасибо, что напомнил.

Чтобы заслужить прощение, я поцеловал розовое пятнышко, а потом переключился на ее мягкий живот – уже чтобы завести. Она захихикала и отпихнула меня.

– Щекотно! – пожаловалась она. – И допей сперва чай, дикарь! Где твое воспитание?

Я взял чашечку с синим узором в китайском стиле, отхлебнул. Вкус был непривычный, какой-то экзотический – опять, наверное, эксклюзивный купаж из набора от «Фортнум и Мейсон». Симона положила мне в рот кусочек булочки, я прожевал и спросил, почему у них нет телевизора.

– Там, где мы выросли, никакого телевизора не было, – ответила она, – вот мы и не привыкли его смотреть. Зато у нас есть радио, чтобы слушать «Арчеров»[41]. Мы не пропускаем ни одной серии. Но должна признаться, я не всегда различаю персонажей. Они все время то женятся, то заводят связи на стороне, а как только я успеваю к ним привыкнуть, они либо умирают, либо покидают Эмбридж.

Она глянула на меня поверх чашки:

– А тебе нравятся Арчеры?

– Не очень, – ответил я.

– Ты, наверно, думаешь, мы такие все богемные, – сказала Симона, допивая чай. – Живем тут в одной комнате в полном бедламе, без телевизора, в трущобах Сохо.

С этими словами она поставила чашку и поднос на пол и мою пустую чашку забрала тоже.

– Думаю, ты придаешь слишком большое значение тому, что я думаю, – ответил я.

Поставив чашку подальше от кровати, Симона поцеловала меня в коленку.

– Разве? – мурлыкнула она, обхватив меня ладонью там, внизу.

– Точно, – выдохнул я, стараясь не закричать, пока она поцелуями прокладывала путь вверх по моему бедру.

Спустя пару часов Симона вышвырнула меня из постели – правда, очень мило и вежливо.

– Скоро сестры придут, – заявила она, – а у нас правило: после десяти вечера никаких мужчин в постели.

– А что, здесь бывали и другие мужчины? – спросил я, пытаясь отыскать трусы.

– Разумеется, нет, милый, – улыбнулась Симона, – ты у меня первый.

Одеваясь, она не выбирала вещи, а просто цепляла с пола то, что попадалось под руку. В том числе шелковые трусики, облегавшие ее тело как вторая кожа. Надевала она их не менее эротично, чем снимала бы. Заметив мой взгляд и учащенное дыхание, она погрозила мне пальцем.

– Нет уж, – сказала она, – если мы опять начнем, то никогда не остановимся.

Я был ни разу не против. Но джентльмен должен уметь уходить красиво и вовремя. Впрочем, не без быстрого, но качественного перепиха в прихожей.

Я шел по Сохо, вдыхая запах жимолости, оставшийся на коже. И, судя по последующим записям в базе, даже помог коллегам из Черинг-Кросса и Центрального Вест-Энда пресечь пару драк: бытовуху и потасовку на девичнике с попыткой изнасилования стриптизера. Но ничего этого у меня в памяти не отложилось.

Скиндере отрабатывают так: поднимаете яблоко в воздух при помощи импелло, а затем удерживаете на месте, в то время как ваш наставник лупит по нему битой для крикета. На следующее утро я «подвесил» сразу три яблока, и они лишь слегка дрогнули, когда Найтингейл ударил. Бита, естественно, превратила яблоки в кашу, но ошметки продолжали висеть в воздухе, словно еда космонавта, случайно вытекшая из тюбика.

Когда Найтингейл в первый раз показал эту форму, я спросил, долго ли яблоко может оставаться на месте. Он ответил, что это зависит от количества магии, с помощью которой его подвесили. У большинства его учеников это означало любой промежуток времени длиной до получаса. Такая неопределенность отлично демонстрировала халатное отношение моего наставника к экспериментам. Но я на этот раз был во всеоружии. Захватил в лабораторию секундомер – допотопную штуковину с циферблатом величиной с ладонь, а также свой блокнот и протокол допроса Колина Сэндбрау из дела о vagina dentata. Найтингейл отправился наверх, а я сел за лабораторный стол и стал читать.

Колин Сэндбрау, двадцать один год, приехал из Илфорда с целью приятно провести вечер в центре. Встретил в баре девицу готичного вида, она говорила мало, но вроде была не против выйти на улицу и по-быстрому перепихнуться. Что до самого Сэндбрау, сложения он был крепкого, а вот лицом откровенно не вышел, словно Творец ваял его под конец рабочего дня и хотел поскорее с этим разделаться. Возможно, поэтому он с такой готовностью и пошел за девушкой к выходу.

«Вам не показалось подозрительным, что она так легко согласилась?» – спросила его Стефанопулис.