Луна над Сохо

Допив свой мерзкий кофе, мы по-быстрому обсудили, что из бумаг возьмем с собой. Следователи, готовясь к допросу, частенько подкладывают в свои папки стопку-другую фальшивых документов. Подозреваемый, увидев этот фолиант, должен понять: мы тут в полиции уже все про него знаем и в его интересах не тратить время попусту, а быстренько рассказать, что известно ему. Но Стефанопулис подозревала, что такой стреляный воробей, как Смит, на это не купится. И потом, мы хотели убедить его, что сведения, которые он может сообщить, не очень-то и важны.

– Ему от нас что-то нужно, – сказала сержант, – и он хочет, чтобы мы вынудили его сказать, что именно. Чем убедительнее мы покажем, что нам на него плевать, тем разговорчивее он будет.

Смит снова был в своем синем пиджаке. Но на этот раз его бледные щеки покрывала щетина, а воротник строгой, идеально подобранной рубашки был расстегнут. Мы демонстративно долго возились с магнитофоном, потом так же обстоятельно представились и зачитали Смиту его права.

– Напоминаю, вы не находитесь под арестом и в любой момент можете по собственному желанию прервать нашу беседу.

– Что, серьезно? – переспросил Смит.

– Вы также имеете право пригласить адвоката или иное лицо, представляющее ваши интересы.

– Да-да, я знаю, – кивнул Смит, – давайте же приступим.

– Так вам не нужен адвокат? – уточнил я.

– Не нужен мне никакой адвокат!

– Вы так торопитесь, – заметила Стефанопулис. – У вас срочные дела? Или, может быть, вас кто-то ждет?

– Чего вы хотите? – занервничал Смит.

– А мы, собственно, хотим понять, каким образом вы замешаны в ряде преступлений, – ответила Стефанопулис.

– Каких преступлений, о чем вы! – вскинулся Смит. – Я тогда был честным бизнесменом, владельцем клуба, вот и все!

– Тогда – это когда? – уточнил я.

– В прежние времена, – сказал Смит, – вы же об этом, верно? Я действительно был честным бизнесменом.

– Видите ли, Смитти, – улыбнулась Стефанопулис, – я служу в полиции не первый день и вообще не верю, что бизнесмены бывают честные. И констебль вот тоже не верит, ибо состоит в Революционной партии рабочих и полагает любую форму частной собственности преступлением против рабочего класса.

Вот это был неожиданный поворот. Пришлось импровизировать.

– Власть – народу! – сумел выдавить я.

Смит таращился на нас как на сумасшедших.

– Ну, так что насчет прежних времен, Смитти, – продолжил я, – и грязных дел, в которых вы были замешаны?

– Ну, я был не ангел, конечно, – сказал Смит, – и готов признать, что в свое время приходилось мне торговать… не самыми полезными веществами. Отчасти поэтому я и уехал за границу. Хотел отвлечься от всего этого.

– А почему вернулись?

– Затосковал по старой доброй Англии.

– Неужели? – поднял я брови. – Вы же говорили, здесь была полная задница.

– Да, но в этой заднице хотя бы говорили по-английски.

– Да у него просто кончились деньги, – вставила Стефанопулис. – Так, Смитти?

– Я вас умоляю, – улыбнулся он, – я мог купить и вас, и остальных старших чинов в этой конторе, и еще бы на квартиру в Мейфэре осталось.

– Ну, поделитесь со мной, раз так, – усмехнулась Стефанопулис, – сделаю новый загон для кур. Да и моя все хочет соорудить теплицу побольше.

Смит не собирался говорить ничего такого, что можно истолковать превратно или путем коррекции записи перефразировать под признание вины, и просто иронично улыбнулся.

– Значит, вы не из-за денег вернулись, – заключил я, – так из-за чего же?

– Я отправился в Марбелью, потому что сделал свой выбор, – ответил он, – и отошел от дел. Купил прелестную виллу, поселился там с женой – и честное слово, нам было так хорошо вдали от вечного дождя, холода и всей этой мерзости! Да, все было хорошо – до этих гребаных восьмидесятых, когда появились русские. Как только они добрались до большой кормушки, то принялись стрелять и калечить народ почем зря. Даже в собственном доме никто не чувствовал себя в безопасности. И я подумал: раз уж приходится терпеть этих ублюдков, это можно делать и на родине.

– Ну, что ж, в Марбелье убыло, в Лондоне прибыло, – кивнула Стефанопулис, – не так ли, констебль?

– Точно, – кивнул я, – вы принесли на серые улицы старого Лондона долгожданный колорит.

Из документов, которые Стефанопулис выпросила у Агентства по борьбе с серьезной организованной преступностью, мы знали, что на самом деле Александер Смит вернулся в Англию, прогорев на торговле наркотиками. Его товар периодически арестовывали в Испании и в Амстердаме, и когда он наконец сел в самолет до Гэтвика, в Марбелье у него оставались только долги и жена, которая впоследствии ушла к какому-то бразильскому дантисту. Смит, должно быть, очень страдал.

– Откуда вы родом? – спросил он меня.

– А вы как думаете?

Первейшее и непреложное правило ведения допроса – никогда не разглашать никакой информации, особенно о себе.

– Не знаю, – сказал он. – Я теперь, похоже, вообще мало что знаю.

– А Джерри Джонсона знаете? – спросила Стефанопулис.

– Это еще кто? – фыркнул Смит. Однако он вздрогнул, и от меня это не укрылось.