Долго репетируют по ночам танцоры, готовясь к выступлению в предстоящие три недели празднеств. Часами можно сидеть на стволе поваленной пальмы и глядеть на это странное зрелище.
Глядя на танцующих, невольно чувствуешь себя захваченным их стремительной, неистовой пляской… А ведь у этой девушки, исступленно пляшущей в ритме, отбиваемом пальцами на деревянных барабанах, странно знакомое лицо… Да это же продавщица из фотомагазина, куда я отдал чинить свою камеру… Она стоит за прилавком, улыбающаяся и молчаливая… Но так бывает днем… Сейчас ночь, и все готовятся к празднеству, к 14 июля…
В самой Франции этот национальный праздник не отмечается так торжественно. Здесь же три недели подряд длится безумие, без удержу, без оглядки. Отсюда и берутся «июльские» дети, чье отцовство определить нельзя: через девять месяцев после праздника больница в Папеэте готовится принять новый многочисленный отряд новорожденных.
По удивительному стечению обстоятельств, еще во времена независимости Таити, как раз на июль приходились языческие торжества, происхождение которых теряется во мраке истории. Поэтому не стоило труда уговорить таитян отмечать 14 июля, французский национальный праздник. В школах Полинезии дети затвердили, что празднуется годовщина штурма Бастилии. Но объяснить островитянам, не интересующимся политикой, что Бастилия была крепостью и тюрьмой, объяснить роль аристократии и простонародья, осветить роль короля Франции невозможно. Это недоступно пониманию живущих здесь веселых, жизнерадостных людей… В кинотеатрах Таити показывают фильмы с английскими диалогами, которых никто не переводит — фантазия зрителей создает легенду на канве картины. Подобное произошло и «со взятием Бастилии»…
Мэа хаама
Никак нельзя подходить к событиям таитянской жизни с нашей европейской меркой, нельзя применять к ним наши моральные критерии, раз у островитян есть свои, особые.
«Мэа хаама» обозначает — «Стыдно». Стыдно отказать пришельцу в угощении за собственным столом. Стыдно бить ребенка. Стыдно быть скупым. Однако вовсе не стыдно развлекаться с матросами, чтобы получить платье.
У морали здесь свои традиции. Супружество в нашем понимании никогда не существовало в давнем обществе островитян. Таитянское супружество заключалось в обоюдном согласии заинтересованных лиц. Ухаживание продолжалось очень недолго, никакого религиозного обряда для утверждения союза не устраивалось. Приданого невесты в деньгах и вещах не существовало. Собственно, его нет и по сей день. Она приносит в супружество собственную молодость, немного белья и хлопчатобумажных платьев. Он приводит ее в дом своих родителей. Это все.
Однако сейчас шестидесятые годы. Язычества больше не существует на островах Полинезии. По крайней мере, теоретически. Католические и протестантские миссионеры вырывают друг у друга овечек, в каждой деревне есть миссионерская церквушка. Тем не менее, пожалуй, прав был Отто Коцебу, когда в своем «Новом путешествии вокруг света» (1823–1826) писал о влиянии христианства на жителей Таити: «Такого рода религия, запрещающая любое невинное удовольствие, убивающая дух и отнимающая все силы почти беспрерывным повторением предписанных молитв, является клеветой на божественного творца христианства…
Правда, фальшивое христианство миссионеров вызвало на Таити кое-какие перемены к лучшему, но зато оно же породило там много плохого. Так, уничтожив нелепое идолопоклонство и языческие суеверия, оно заменило их новыми заблуждениями. Оно насадило ханжество и лицемерие, а также ненависть и презрение ко всем инаковерующим — черты, которые прежде были совершенно чужды прямодушным и доброжелательным таитянам».
Свадьба каждые пять лет
Уже первое соприкосновение таитян с новой верой было не очень ободряющим для миссионеров. Француз Виктор Сегале, судовой врач и писатель, рассказывает, как они объясняли туземцам основы христианства. Таитяне все досконально поняли и немедленно принесли новому божеству в жертву человека, причем главный жрец произнес следующие слова:
Нынешние миссионеры прекрасно сознают всю недолговечность таитянских браков. Они хорошо знают, что зачастую из семи детей какой-нибудь женщины каждый ребенок принадлежит иному отцу. И оберегать целомудрие женщин — труд, кстати напрасный и в Европе, — в Полинезии полнейшая бессмыслица.