Луна убывает

– Мне нравится, красивое имя, – одобрил Эдгар, – к тому же оно перекликается с твоим.

Он взял у нее засыпающую малышку и завернул в одеяло, с умилением рассматривая крохотные пальчики и розовые пяточки. Лицо Эдгара просияло от осознания невообразимого, ничем не омраченного счастья.

– Она прекрасна, – произнес молодой отец. – Не имеет значения, кем она была в прошлой жизни. Мы дадим ей всю любовь, на которую способны.

– Спасибо тебе за все, – сказала Лаура, расчувствовавшись. – За то, что сохранял спокойствие и здравомыслие, когда я задыхалась от ужаса и мало что соображала. За то, что старался сделать меня счастливой все эти годы и потакал моим слабостям. За то, что никогда не смотришь на других женщин. За то, что даровал мне бессмертие, наконец. Я поняла главное: нам, женщинам, не так уж нужна эта хваленая независимость. Нам необходим надежный мужчина, с которым можно растить детей и кто не будет нас ограничивать в раскрытии своих способностей.

– Я думал, ты никогда этого не скажешь, – польщенный Эдгар ослепительно улыбнулся. – Некоторые вещи я принимаю как само собой разумеющиеся, но я значительно старше тебя и жил в другой эпохе, поэтому временами мне было трудно понять тебя, твое своеволие и упрямство. Как бы то ни было, вот твоя награда, которую ты заслужила – ребенок! Разреши себе наконец стать счастливой, Лаура! Пойми, раз ты существуешь в этом мире, у тебя есть на это право.

* * *

Спустя несколько дней Лаура оправилась после родов – ее практически неуязвимое тело быстро вернуло былое совершенство. Кожа вновь стала гладкой и упругой, лишь бледно-розовый шрам внизу живота напоминал о недавней беременности. В первые дни Лаура выходила только в сад, осторожничая и постепенно привыкая к заботам о ребенке. Удивительно, но Оливия вела себя как обычный младенец: она плачем требовала грудь, с отменным аппетитом ела, пачкала подгузники и много спала. Опасения Лауры, что у Оливии за несколько дней вырастут зубы и ей понадобится человеческая кровь, не оправдались. В утробе Оливия питалась силами матери-вампира, предположила Лаура, а теперь, существуя отдельно, с каждым днем все больше походила на обыкновенного ребенка. Но никому не ведомо, какие способности в ней сокрыты.

Пустая комната по соседству со спальней пригодилась для создания уютной детской. Стоило Оливии подать голос, Эдгар тут же оказывался возле нее и брал на руки, воркуя и укачивая. Из него вышел идеальный отец. Лаура переживала, что Оливия проснется до восхода солнца, а родители не услышат ее плача в своем мертвенном сне. В первые дни она брала ребенка к ним в кровать, но на рассвете Оливия мирно спала, и тревога Лауры постепенно унялась.

Минуло всего два дня от рождения, когда Оливия подарила Лауре свою первую улыбку, всколыхнув в матери новый прилив нежности. Лауру затопили неизведанные прежде эмоции – она и не знала, что можно любить собственное дитя так беззаветно и глубоко. Впервые она преисполнилась надежд на будущее, позволила себе мечтать.

Как-то под вечер ясная погода выманила Лауру на долгую прогулку – ее потянуло подышать морским воздухом. Закутавшись в полосатое пончо и опираясь на руку Эдгара, она вышла на променад по меловым утесам. Эдгар катил элегантную коляску в черно-бордовой гамме, которую успел приобрести. Оливия спала в коляске как ангелочек, опустив на круглые щечки ресницы, отливающие медью.

Изрезанная линия знаменитых меловых скал Дувра представляла собой великолепное зрелище как с моря, так и с берега – особенно на закате, когда лучи ноябрьского солнца мягко подсвечивали белоснежные утесы и старинную крепость на вершине скалы. На траве, не обращая внимания на прохожих, мирно паслись эксмурские пони. Вдоль променада росли живописные кусты английского дрока с яркими желтыми цветами, расцветшими второй раз в году из-за теплой осени.

По дорожке, петляющей по краю прибрежных утесов, Эдгар и Лаура добрались до смотровой площадки, с которой открывался панорамный вид на профиль скал Лэнгдон. В зависимости от положения солнца цвет воды в проливе менялся от небесно-голубого до изумрудного. Сейчас светило опускалось к горизонту, и вода приобрела глубокий синий оттенок. С другой стороны канала Ла-Манш угадывался берег Франции, одетый туманной дымкой. В самом узком месте пролива расстояние до континента составляло всего тридцать два километра.

Лаура остановилась и с упоением вдохнула морской бриз, который ненавязчиво шевелил пряди у лица. Ее не покидало ощущение, что они втроем достигли края мира, где их никто не потревожит. Места, где царят уединение, сдержанная красота и покой.

– Здесь так чудесно, – сказала Лаура, – но мы не можем остаться в Дувре надолго, скоро соседи и продавцы в магазинах заметят, что мы не стареем. Нам придется переехать до того, как Оливия пойдет в школу.

– Мы найдем, куда уехать. Может быть, туда? – Эдгар изящным жестом указал на берег Франции. – Тебе по вкусу Прованс, лавандовые поля и виноградники? Заодно появится повод вам с дочерью выучить французский.