Луна в Водолее

Да, подсознание Марии Сергеевны нанесло очень сильный ответный удар! Выбор между признанием и принцем — это для Танечки не фунт изюма! Не мимолётный приступ религиозного покаяния! Не замирение ущемлённой совести!

И, всего интереснее, знай Мария Сергеевна о возможности подействовать на противницу симпатически, переслав ей определённые чувства и образы, фанатически религиозной женщине ни в коем случае не пришло бы в голову передавать ощущения покрываемой жеребцом кобылы: безумие! ужас! грех!

Но и Татьяна Негода — тоже! До того, как её бессознательное не получило от бессознательного Марии Сергеевны образа случающихся кобылы и жеребца, не видела всей сложности предстоящего ей решения. Или Лёвушка, или призвание — нет, до этого «симпатического» послания мучительный вопрос не стоял перед Танечкой с такой остротой! А ведь на рациональном уровне, казалось бы — ничего особенного! Артистке всего лишь показалось, что, играя Нору, она в своей героине до сих пор не видела одной малозаметной грани — и закрутилось! и понеслось! и взвихрилось!

Да, в заочной борьбе за мужа, не ведая ни сном, ни духом, Мария Сергеевна нанесла своей противнице сильнейший удар! Вот тебе и рьяная плотиненавистница, вот тебе и служительница духа… или?! Уж не намекнула ли ей Дева Мария, что за столь безоглядное, противное триединой человеческой природе служение Духу здесь, там Марии Сергеевне предстоит весьма нелёгкое служение Плоти? И — достаточно долгое…

— А ВРЕМЕНИ У ТЕБЯ, ТАНЬКА, МАЛО.

* * *

Познакомившись с Окаёмовым, Пётр критически оглядел уставленный чайными приборами стол и перевёл взгляд на Павла.

— Знаешь, Паша, ты со своей приверженностью к «здоровому образу жизни»… конечно, злоупотреблять не следует… но гостю — и только чай?

— А по-моему, Лев Иванович — очень даже. — Слегка смутившись, стал оправдываться Павел. — Вполне расположен к чаю. Я ведь ему лучшего заварил — китайского…

— Ага! Ты бы ему ещё предложил варево со зверобоем или с мятой! Бр-р-р! — Широченные плечи Петра брезгливо вздрогнули. — Или другое какое сено!

Окаёмов, которому Павлом было-таки предложено «сено», поспешил отвести подозрения от сторонника «здорового образа жизни».

— Нет, Пётр Семёнович, никаких травок. Меня Павел Савельевич угостил прекрасным чаем. Правда. Я дома обычно пью «Майский». Ну, крупнолистовой цейлонский — который с короной. Так у Павла Савельевича — много лучше.

— Естественно, Лев Иванович. Павел в чаях знаток. — Сменил «гнев» на «милость» Пётр. Но тут же и съехидничал. — Конечно, когда находит в себе силы отказаться от любимого сена. От лимонника, липы и прочей дряни… Но вообще-то — я не о том. Время уже обеденное, и водочки — в самый раз… Лев Иванович, погодите минуточку — я мигом.

Сказав это, Пётр поднялся и, для такого огромного тела поразительно легко ступая, исчез в обрамлённом бело-розовыми цветами проёме беседки. Окаёмову подумалось: действительно «неандерталец» — и сразу же вслед: а Мишка-то, стало быть, того! Обозвав сектантами, так сказать, оклеветал окружение Ильи Давидовича. Пётр — по крайней мере — водку употребляет.

И, будто бы угадав мысли астролога, Павел подтвердил эту нехитрую догадку:

— Вчера на выставке я, Лев Иванович, знаете, не стал опровергать утверждение Михаила. Ну, будто мы все не пьём, не курим. Тем более, что вы так остроумно прошлись по этому поводу. Как же, «не пить для русского, не быть» — действительно! Если не на сто, то на девяносто процентов в точку. Хотя из нас троих не курю и полностью не употребляю алкоголя один только я. Правда, Илья Давидович тоже не курит, но от пива или хорошего сухого вина не отказывается. А Пётр — он всё. И водку, и коньяк, и, главное — курит. Бросает время от времени — ан, нет. Неделя, другая — и опять с сигаретой. Слава Богу, не так круто, как вы, — Павел указал рукой на лежащую перед Окаёмовым пачку «Примы», — лёгкие, с фильтром, но ведь всё равно — отрава.

— Знаю, Павел Савельевич, знаю, — Окаёмов сделал отметающий жест, — но… я даже и не пытаюсь бросить. Как закурил на третьем курсе, так и дымлю с тех пор.

Дальнейшие возможные попытки павловой антиникотиновой пропаганды прервал Пётр — явившийся с двумя небольшими графинчиками и несколькими стопками в руках.

— Вам, Лев Иванович, чистую или настоянную на Золотом Корне? — видимо, полагая, что никакой нормальный мужик не откажется пропустить рюмку, другую, Пётр Семёнович спросил у астролога лишь о его пристрастиях. — Отменная, знаете ли, настоечка.

— Ну, так и давайте начнём с неё. — Не стал привередничать Окаёмов.

После второй стопки — а настойка в самом деле оказалась на высшем уровне — Павел Мальков уверенно вернул в основное русло разговор, при новом знакомстве неизбежно распавшийся на отдельные реплики и фразы: к той дискуссионной теме, на которую они с астрологом беседовали до появления Петра. Правда, начав с шутки. Или с того, что Павлу казалось шуткой: