Луна в Водолее

Водка оказалась выпитой вовремя — а впрочем, когда две-три рюмки водки бывают не вовремя? — и о предстоящем нелёгком выборе, и о заночевавшем в подозрительной сектантской «коммуне» Льве Ивановиче умягчённая алкоголем артистка могла думать, уже не испытывая тревоги: не мандражируй, Танька! Всё «устаканится» наилучшим образом! Ведь Лёвушка — твой! А Мария Сергеевна — вопрос недолгого времени! Ещё здесь — в Великореченске — седобородый принц сделает судьбоносный выбор! Наконец-то разорвёт нити связывающие его с инфернофилкой женой! И это не тебе, а ей предстоит миллион лет одиночества! И правильно! Так ей и надо! Миллион лет одиночества! Впрочем, Господь милостив и в пакибытии (после одного-двух веков служения в борделе) найдёт какого-нибудь утешителя этой свихнувшейся адолюбке — чего уж! Если не из сыновей человеческих, то — из ангелов! Вот только Льва этой садистке уже не мучить! Ни в этой жизни, ни в той! Баста! Лев больше не принадлежит Марии Сергеевне! Теперь он её — Татьянин! Этот материализовавшийся седобородый принц! Отныне он навеки принадлежит ей! И в этой жизни, и в той! Принадлежит?..

…а почему бы и нет!

Танечка сонно зевнула и с сожалением легла на пустующее сегодня просторное двуспальное ложе — по казенному именуемое кроватью. По случаю жары, укрывшись лишь тонкой белой простынкой: облекшей и задрапировавшей женское тело так, что уснувшая артистка обрела вид ожившей античной статуи — к сожалению, сегодня некому было созерцать это божественное совершенство: Лев Иванович хоть и имел запасной ключ, но так и не воспользовался им этой ночью…

* * *

И в то самое время (около половины первого), когда в Великореченске уснула Татьяна Негода, в Москве проснулась, а вернее, очнулась от тяжёлого обморока-сна Мария Сергеевна — на полу своей, в данный момент едва озарённой неугасимой лампадкой, напоминающей монашескую келью комнаты: очнулась ничего не помня и, соответственно, не понимая — где это она и что с ней? И первым осознанным ощущением женщины было: она у себя дома… а далее — Боже мой! Во тьме, на полу и, главное — голая! Притом, что уже лет пять длинную ночную сорочку она снимала с себя лишь в ванной — жутко стыдясь обнажения и потому все водно-гигиенические процедуры совершая, по возможности, в темпе. И вот сейчас… Господи! Какое новое испытание Ты мне послал? Или — НЕ Ты?..

Мария Сергеевна очнулась окончательно — и от стыда запылало не только лицо, но и всё её греховное тело: Боже! Неужели ей не почудилось?! Неужели этот страшный кошмар случился в действительности? К несчастью — не почудилось…

В темноте на ощупь нашарив сорочку, женщина первым делом прикрыла греховную наготу, затем, щёлкнув выключателем настенного бра, подобрала разбросанные по полу колготки, трусики, лифчик, платье и в оцепенении уставилась на змеящийся прямо под иконой Девы Марии кожаный брючный пояс… нет! Как до живой ядовитой твари, она сейчас совершенно не в силах дотронуться до этого ремешка! Но и оставить его глумливо свернувшимся прямо под иконой Владычицы — тоже немыслимо!

И Мария Сергеевна, преодолев страх и брезгливость, осторожно, будто гадюку за горло, большим и указательным пальцами правой руки захватила у пряжки эту необходимую принадлежность мужского туалета и отнесла её в комнату мужа.

(Ну почему бы жалкому брючному ремешку было не обернуться свирепым бичом с колючками?! Который в клочья изорвал бы кожу на её любострастном греховном теле! Тогда бы… а что — тогда бы? Физические боль и страдания отвлекли бы её от бесовских соблазнов? Ой, вряд ли… как бы — не напротив… ибо прорывающиеся вопреки воле Марии Сергеевны воспоминания о примерещившемся ей «катании» на спине у голого мужа говорили женщине, что тогда ей хотелось гораздо большей боли, чем та, которую могли причинить даже самые сильные из наносимых себе ударов Лёвушкиным ремнём. И ещё… однако воспоминания о приключившихся в результате этой бесовской «скачки» двух или трёх бурных оргазмах женщине удалось подавить — к сожалению, не надолго.)

Повесив ремень на спинку стула — вернуть его в Лёвушкины джинсы, продев для этого в петли-хлястики, женщина (из отвращения к своему греху) сейчас не могла — Мария Сергеевна поспешила в ванную: смыть, смыть с себя весь этот ужас — и побыстрее!

С силой вырывающиеся из лейки душа горячие тугие струи помогли женщине взять себя в руки: Мария Сергеевна с головы до ног обливалась шампунем, до хруста перетирала (порой выдёргивая) волосы на голове и прочих местах, яростно (до боли и красноты) скребла мочалкой молочно-белую (свойственную натурально рыжим женщинам) нежную кожу — и снова, и снова! Намыливалась и тёрлась, скреблась мочалкой и горячими струями смывала мыльную пену — и снова, и снова! Конечно, мочалкой и мылом смывая с себя не материальную грязь, а чувства греховности, вины и стыда! Грязь, так сказать, духовную.