Увлекаемая той же принудительной силой страха, Татьяна взбежала по лестнице и с прежней стремительностью осмотрела обе, оказавшиеся незапертыми, квартиры на втором этаже — ничего примечательного: ни людей, ни (Боже избави!) трупов, ни следов взлома и обыска — квартиры как квартиры: никем и ничем не потревоженные, ненадолго покинутые спустившимися в сад хозяевами. Вот именно — в сад! Да, таинственное исчезновение произошло, несомненно, там! В саду! В беседке! И?!
Поочерёдно дополняющие друг друга беспокойство, тревога, страх, ужас, паническое отчаяние, достигнув критического уровня, выплеснулись, образно говоря, из души Татьяны — оставив пустой и ко всему безразличной истерзанную ими душу.
В состоянии полной эмоциональной тупости женщина вернулась в беседку, села на плетёный стул, в запылённый бокал из недопитой бутылки налила где-нибудь на две трети тёмно-янтарной жидкости — ни на миг не подумав, что в этом заколдованном месте коньяк вполне может быть ядовитым — и выпила на одном дыхании, как пьют чистый не разведённый спирт. Автоматически достала из сумочки пачку сигарет, закурила и, вспомнив, что человек существо разумное, попробовала собрать свои разлетевшиеся мысли.
И едва только с помощью коньяка и курева Татьяне удалось проделать эту нелёгкую работу, как её внутреннему взору сразу же предстало новое направление поисков: Господи! Ну, конечно — сад! Да на этом огромном, засаженном цветущими сейчас деревьями и кустами участке может таиться всё что угодно! Например, разнежившееся в прохладной тени густых зарослей малинника инфернальное Мировое Зло! А если серьёзно… но о серьёзном Танечке думать было невыносимо страшно, и посему, замусорив ум «ужастиками» для детей дошкольного возраста, она с бесстрастием следователя по особо важным делам занялась осмотром участка. Полчаса кропотливых поисков не принесли никакого результата, и частью успокоенная (слава Богу, пока без трупов!), но по-прежнему встревоженная, а заинтригованная, пожалуй, больше прежнего (Господи! ну не могли же четверо мужиков подобно четырём привидениям раствориться в воздухе? особенно — не допив бутылку?!) артистка опять возвратилась в беседку и вновь налила коньяка в бокал — правда, уже не много, на донышке. На этот раз понимая, что пьёт нечто восхитительное и, наверное, жутко дорогое — увы: понимание возвращает знание, а знание, как известно…
…женщина недосмаковала золотящегося в бокале напитка, как новое опасение, — Боже! запертая квартира! — стало по второму разу раскручивать кошмарную спираль (беспокойство — тревога — страх — ужас — паника), что скрывается за прочной дубовой дверью?! Единственной в этом доме запертой на замок квартиры? И что, спрашивается, делать ей? Попытаться взломать дверь? Разбить окно? И попробовать залезть из сада? И, как квартирная воровка, быть задержанной нашей доблестной милицией? Ну да! Несомненно — в милицию! Сейчас же! Чтобы приехали и открыли! Ведь там за дубовой дверью… Господи! Убереги моего Лёвушку!
Тревога и страх вновь замутнили Танечкино сознание, и она, не думая, что в милиции у неё могут не принять заявление, — а что, собственно, случилось, гражданочка? ах, не пришёл ночевать любовник? три незапертые квартиры в том доме, куда он якобы направился? недопитый коньяк в бутылке? но ведь вы его, кажется, доупотребили? и теперь с пьяных глаз… стыдно, гражданочка! у нас ответственная работа, а вы лезете чёрт те с чем! а ещё артистка! — вскочила со стула и, намереваясь у первого встречного спросить, где здесь ближайшее отделение милиции, бросилась к калитке в заборе. Где, по счастью, наткнулась на входящую в эту калитку женщину.
— Ой, извините! Вы не подскажете, как мне найти милицию?!
— Милицию? — слегка ошеломлённая Танечкиным наскоком переспросила вошедшая. — А зачем? Что здесь… извиняюсь! Кто вы такая будете?!
— Я?..
Танечка сбивчиво, перескакивая с одного на другое, зачастила, пытаясь побыстрее донести до сознания слушательницы всю драматичность открывшейся ей картины:
— …и недопитый коньяк на столе в беседке!
— И никого, значит, в доме? Ни Илюшеньки, ни Петра, ни Пашки?
Пришедшая, похоже, вполне адекватно оценила ситуацию и, представившись, — Нинель Сергеевна, горничная у Виктора Евгеньевича, — попробовала успокоить артистку:
— Вы только так не переживайте, Танечка! Ведь ничего не случилось, а эти обормоты найдутся! И ваш — тоже! Ведь мужики без женщин — они же хуже малых детей! Выпьют — и…
Успокаивать-то Нинель Сергеевна Танечку успокаивала — однако сама была явно встревожена бессвязной речью артистки. И особенно заметно это проявилось после осмотра беседки:
— Вот что, Татьяна: идти в милицию — глупости. Надсмеются только — и всё. Надо звонить Виктору Евгеньевичу. Он вообще-то не любит, чтобы его отрывали от дел, но тут такой случай… если бы пропали только твой Лев и Пётр — ладно, пьющие мужики… но ведь и Пашка, и даже Илюшенька… а он пьёт только сухое вино, и кувшинчик, значит — его… и Пашкины травы… нет, Танечка, ты не думай — Господь милостив…