Разумеется, поначалу этот потомок шляхтичей привлёк Валентину в основном внешне: очень высокорослый, могучего телосложения — наконец-то, ёкнуло женское сердце, нашёлся мужчина, которого она, побаиваясь, сможет уважать. Правда, скоро выяснилось, что побаиваться Алексея ей не следует ни при каких обстоятельствах — однако Валентина не перестала уважать художника из-за полного отсутствия агрессивности. И даже напротив: прониклась каким-то суеверно-мистическим — на грани обожания — трепетом. Будучи трезвым, Алексей с лёгкостью пресекал все Валечкины попытки распустить руки, железными объятиями полностью обездвиживая любимую «амазонку» и поцелуями скрашивая ей горечь поражения — пьяным: становился настолько нечувствительным к увесистым Валечкиным плюхам, что она очень скоро утратила интерес к сему исправительно-воспитательному процессу — всё равно, что колошматить мешок с картошкой: себе больнее. Ну, разве, когда Алексей являлся особенно «остекленевшим», отпустит (для «успокоения нервов») две-три затрещины, но ведь не со зла — любя.
Словом, почти идиллическая семейная пара — нежелание Гневицкого регистрировать их отношения в Загсе мало что значило: Валентина сошлась с художником, когда ей было за тридцать, и, соответственно, уже давно утратила иллюзию того, будто штамп в паспорте сулит стабильную совместную жизнь. Церковного венчания — как чего-то таинственного и ужасно красивого! — ей, конечно, хотелось, но… выудить из реки лунное отражение тоже порой ведь хочется! Ребёнок — другое дело… ах, ну почему она не смогла убедить Алексея, что дети нисколько бы ему не помешали? Не отняли бы ни малой толики ни времени, ни свободы? Почему, Господи, почему? Ведь будь сейчас у неё ребёнок… но поздно! Непоправимо поздно…
Наполненная волнующими и драматическими событиями пятница — открытие выставки Алексея, фантастическая гибель его «Фантасмагории», послевернисажный (с небольшой дракой и большим скандалом) банкет — несколько приглушила душевные страдания Валентины: ну, как это (что прозорливо подмечено классиками — особенно, Львом Толстым) иногда бывает при некоторых неизлечимых телесных заболеваниях: за несколько дней до смерти к человеку будто возвращаются прежние силы, и не только он сам, но и окружающие начинают верить в его скорое окончательное выздоровление… вот именно — в окончательно… которое, как известно, к потомкам Адама и Евы, обречённым страдать и мучиться на протяжении всего земного пути, приходит лишь там.
Оживившись, Валентина даже нашла в себе силы, игнорировав некоторые условности, пригласить Окаёмова «на постой» — нет, душевные боль и гнев выплеснув в среду, в гибели Алексея она уже не обвиняла астролога в своём сердце и, встретив на вернисаже, извинилась перед ним совершенно искренне: всё-таки Лёшенькин давний (и в сущности — единственный!) друг. И в память о старой дружбе не пригласить его в гости было бы, по мнению Валентины, не по-людски. Да и — в чём женщина не отдавала себе отчёта, но что в её отношении ко Льву играло заметную роль — ощущение их общей избранности. Её божеством — Алексеем Гневицким. Она — единственная женщина Алексея, Лев — его единственный друг.
Почему, вероятно, узнав, что Окаёмов остановился у Татьяны Негоды, Валечка особенно приревновала: мало было этой мерзавке несколько раз переспать с Алексеем — добралась до его единственного друга! Оно, конечно, дело вроде бы не её, но… с какой это стати потребовалось перевозить к артистке отключившегося мужика?! Танечка, Танечка — ой, неспроста! Ой — это не блядская только твоя натура! Ой — положила глаз! На Льва — как прежде — на Алексея! Но если с Алексеем у тебя шалавы ничего серьёзного выйти заведомо не могло, то со Львом Ивановичем — как знать? С женой у Лёвушки в последние годы, прямо сказать, ни к чёрту… а баба ты, Танечка, вовсе ещё не старая… и далеко не уродина… разумеется, не красавица, но на мужской неприхотливый вкус — очень даже смазливенькая… и, главное, развращённая и распущенная донельзя… не зря ведь, наверно, сплетничают, что спишь не только с мужчинами, а иногда и с женщинами — вот стыдоба-то! — и? Как говорится, звонить во все колокола? Марии Сергеевне — о том, что Льва у неё вот-вот уведут, а самому астрологу — о постельных причудах Танечки? Хотя… сплетню о не совсем традиционных пристрастиях артистки он на банкете не мог не слышать! Жанночка постаралась! И ладно бы — об одной извращенке-Таньке, нет же! О ней самой эта мразь посмела вякнуть такую ядовитую гадость! Ну, ничего! Морду гадюке-Жанночке она начистит до блеска! В лоск разделает! Когда они сойдутся на узкой дорожке! Долго будет паскуда помнить! И хотя её вытянутую кривую рожу испортить трудно…