— Ишь, Машенька, раздухарилась! «До посинения», «в кровь», «до мяса» — зверем вообразила своего Льва? Ведь знаешь же: ни «до посинения», ни «в кровь», ни тем более «до мяса» — бить он тебя не стал бы ни в коем случае. Если бы ты его увлекла своими эротическими фантазиями, слегка постегать ремнём, как маленькую непослушную «девочку» — отчего же? и постегал бы… в ваших любовных играх… если бы, Машенька, ты их ему предложила вовремя… а сейчас — не знаю…
— Как — «не знаю»?! Ведь Ты, Пречистая Дева, знаешь всё!!!
— А вот и не знаю, Машенька. ВСЁ знает только Бог. Да и то: ваши представления о Его всеведении ещё крайне наивны. Исходят из безвариантности созданного Им мира. Его абсолютной детерминированности. Что, как уже открыли ваши учёные, совершенно неправильно. Но об этом ты лучше спроси у мужа, когда он вернётся. А то в космологии и квантовой механике Я, знаешь ли, не очень сильна…
— Так он вернётся?! — из всего этого пространного разъяснения выбрав единственно важное для неё, воскликнула обрадованная женщина. — Ко мне?!
— Из Великореченска — конечно, вернётся. А вот останется ли с тобой — этого, Машенька, Я, правда, не знаю. И вообще… быть такой собственницей… даже теперь… после того, как твоя душа полностью освободилась из ледяного плена… для зачатия, знаешь ли, требуется не много времени…
— …для зачатия?
Упавшим голосом переспросила Мария Сергеевна. Уже понимая, что Льва она потеряла. Что в Великореченске — это серьёзно. Что там у него не мимолётная интрижка, а ярко вспыхнувшее большое чувство. И уклончивые ответы Пречистой Девы — происходят только из нежелания окончательно лишать надежды её (брошенную мужем) женщину. В общем — из сострадания.
— Но, Дева Мария, ведь Ты же можешь?! — поняв, Мария Сергеевна всё-таки не захотела смириться и сделала последнюю отчаянную попытку. — Вернуть мне моего Льва?! Обещаю выполнять все его — даже невысказанные! — желания. Быть с ним такой ласковой и пылкой, какой не была даже в первые годы брака! Или — если Лев захочет — безмолвной рабыней! Вещью! Кем и как он захочет! Лишь бы не уходил! Ведь Ты же, пречистая Дева — можешь?!
— Не могу, Машенька… Только не отчаивайся — ладно? Уж если твоё сердце тебе открыло неизбежность разрыва — прими, как подобает христианке… дело не только в женщине — в музе… которой ты для Льва быть не можешь…
— В какой ещё Музе?.. так, значит, зовут эту гадюку?! — за страшной для неё сутью Мария Сергеевна совершенно не разглядела формы, и, соответственно, не совсем верно поняла ответ Богородицы. — Эту сволочь?! Мерзавку?! Разлучницу?!
— Да нет, Машенька, в той музе, которая вдохновляет художников и поэтов…
— Прости, Пречистая Дева, но это — чушь! Никакой Лёвушка не поэт, не художник! Ну да, иногда, по случаю, сочиняет дурацкие стишки — новогодние там или на день рождения — но это же… это… он ведь и сам никогда к ним не относился всерьёз!
— Поэт, Машенька. Нет, то, что он сочиняет по случаю — действительно, весьма невысокого уровня. Но… в юности у него был, понимаешь, дар… к сожалению — очень нестойкий… который почти погас при первых холодных дуновениях… однако же — не совсем… ушёл в глубину и тлел, тлел под спудом…
Сие, будто бы утешительное, откровение Богородицы Марию Сергеевну нисколько не утешило и не убедило: поэт — это нечто особенное! Имя в учебнике литературы, бронзовая статуя, но ни в коем случае не живой человек! И уж, конечно — не Лёвушка! И посему женщина никак не могла поверить в замаячившую перед ней музу с маленькой буквы: Пречистая Дева хочет ей подсластить пилюлю — и только! Муза Ивановна, Муза Андреевна, Муза Петровна — другое дело! Вот такая — вполне! Могла охмурить её Лёвушку! И таки — судя по признанию Владычицы — охмурила! И… ей теперь — что же?.. когда Лев вернётся из Великореченска, умолять его сделать напоследок ребёнка? Так сказать, в память о двадцатилетней семейной жизни? А ведь Пречистая Дева намекает именно на это… Господи, какое унижение! Впрочем, за её гордыню — вполне заслуженное… но… пусть унижение! Вытерпела бы и не такое! Только бы Лёвушка остался с ней!
— Умоляю, Владычица — помоги?!
— Увы, Машенька… разве что — советом. Во-первых, вспомни о прожитом вами совместно времени — особенно: о последних шести годах… ему, знаешь ли, дорого стоило их вытерпеть. Притом, что ты, в изобретаемых тобою и для него, и для себя мучениях, находило немалое удовольствие. Конечно, теперь, когда твоя душа стала оттаивать, и больно, и горько — Я понимаю. А во-вторых, Машенька… ты вот считаешь себя христианкой — и тем не менее постоянно повторяешь: я, моё… а ведь настоящая христианка, Машенька, не может быть собственницей. А уж в отношении другого человека — Боже избави! Грех, Машенька, очень тяжёлый грех… тяжелее которого — только убийство. Пойми, Машенька, у каждого на земле свой путь, своя судьба, своё, если хочешь, задание…