Луна в Водолее

Как бы то ни было, но Льву Ивановичу сделалось очень неуютно — эти мутные, эти усталые, эти больные глаза! Мерещилось: этими глазами вся тысячелетняя история России смотрит сейчас на свою единственную отраду — на водку, мерцающую в полупрозрачном стекле бутылки. Освобождаясь от наваждения, — а что? если бы не жена и не астрология, затеянные властями псевдорыночные преобразования его самого, никому ненужного сорокачетырёхлетнего инженера приборостроителя, могли бы запросто выбросить на помойку! — Окаёмов налил полный стакан и вместе с бутербродами протянул нищему: — Вот. На помин души раба Божьего Алексея. Выпейте — а?

Старый бродяга взял водку, два бутерброда и, произнеся вполголоса, — Царствие ему Небесное, — степенно выпил и стал торопливо есть.

«Действительно, голоден, — пронеслось в голове Льва Ивановича, — однако еды не попросил. Лишь сигарету».

Эти размышления «ни о чём» были прерваны глуховатым голосом управившегося с колбасой и сыром бомжа:

— А Алексея я, между прочим, знал. Мужик был — что надо. Вот только — не опохмелялся. С вечера, понимаешь, выпьет, а утром — ни, ни. Не по-нашему как-то, но всё равно — мужик был хороший. Душевный, можно сказать. Земля ему — пухом.

«А милиция, интересно, у таких, как этот, — слушая старого бродягу, соображал Окаёмов, — расспрашивала? Наводила справки? Или с самого начала, зацепившись за версию несчастного случая, не ударила пальцем о палец? А ведь такие, как этот нищий, вполне могут знать кое-что примечательное. Увы, в отношении собутыльников Лёшенька был неразборчивым до крайности: мог с кем угодно пить где угодно — даже у себя в мастерской. А не попробовать ли?..»

Однако на окаёмовские расспросы заросший седой мужик ничего вразумительного ответить или не смог, или не захотел — лишь категорически обиделся на намеренно плохо скрытый в словах Льва Ивановича намёк на возможную причастность к гибели Алексея Гневицкого кого-нибудь из местных бомжей: да чтобы Лёху обидел кто-то из наших — ни в жисть! Оперу я, кажись позавчера, так и сказал — ни в жисть!

«Ага, стало быть, милиция не полностью удовлетворилась версией о несчастном случае, — отметил про себя Лев Иванович. — Вопреки официальному заявлению, продолжает-таки копать? Или — уже прекратила? Допустим… и, тем не менее… нет, с гибелью Алексея — явно не чисто… завтра же — конечно, если завтра он будет в силах — попробовать поконкретнее разузнать что-нибудь у великореченских детективов…»

А между тем, сделавшийся словоохотливым от выпитой водки — представившийся Юрием — бродяга продолжал уже не совсем по теме:

— А вас я, девушка, тоже знаю. Вы ведь артистка — правда? Видел. И здесь, и в театре. Только вот как зовут…

— Татьяна, — с неподражаемым профессиональным кокетством ответила молодая женщина, на мгновенье полупривстав с лавочки, — Татьяна Негода. Артистка — правильно. А в театре, скажите, Юрий, вы меня видели в какой роли?

Для бродяги сей «мудрёный» вопрос оказался несомненным «перебором» и, игнорировав его, он вернулся на надёжную бытовую почву:

— Татьяна, значит… А Алексею, Татьяна, простите меня, вы кем приходитесь?

Несмотря на неуклюже вставленное «простите меня», столь бесцеремонное проявление любопытства показалось Окаёмову самым элементарным хамством и, не дожидаясь ответа артистки, он достаточно резко обратился к «любознательному» бродяге:

— Юрий, немедленно прекратите! Как вам не стыдно! Разве можно у женщины спрашивать, кем она приходится мужчине?! Вам что — никогда этого не говорили?!

Из двух типов реакции — «оправдательного» и «агрессивного», — которые можно было предположить в ответ на резкое замечание астролога, у старого нищего проявился первый — с некоторым сентиментальным уклоном:

— Да я — ничего такого… я же к тому — что Алексея жалко… мне вон — и то… а женщинам… особенно — которые близкие… ну, вот — и спросил поэтому… а если не так — вы уж, Татьяна, меня, пожалуйста, извините. Вы, — быстрый взгляд в сторону Окаёмова, — Лев Иванович, тоже.

Вполне удовлетворённый этим чистосердечным извинением, астролог несколькими словами сгладил возникшую неловкость и, отказавшись от намерения выпытать что-нибудь о гибели друга, (тоже мне — Эркюль Пуаро!) решил прекратить с появлением словоохотливого бродяги сделавшиеся натянутыми «посиделки» во дворике.

— Танечка, нам, кажется, пора? — чтобы их поспешный уход не смахивал либо на бегство, либо, напротив, на «демонстрацию силы», с преувеличенным вниманием глянув на циферблат часов, Окаёмов обратился к женщине. — Ведь дел-то сегодня — жуть!

Сразу понявшая Льва Ивановича и сразу с ним согласившаяся артистка подтвердила, да: дел у них на сегодня действительно — уйма. Однако, прежде чем подняться с лавки, Татьяна Негода достала из сумки два полиэтиленовых пакета, переложила в них оставшиеся на тарелке бутерброды и огурцы, посмотрела, приподняв её до уровня глаз, водку в бутылке — пожалуй, больше стакана — и предложила всё это нищему:

— Вот, Юрий. У нас действительно — дел до чёрта. А вы здесь — за Алексея. Ну — на помин души. Выпейте — а?