Луна Верховного

– Нормально? Спокойно? – хмыкает Рамон. – Без права на личное счастье, ты хотел сказать. Стать марионеткой в чужих лапах на всю жизнь. Меня не устраивало такое «нормально».

Он себя контролирует. Хорошо контролирует, но я чувствую тоску своей пары. Не то по миражу «счастья», которого он не знал, не то по прошлому с Сиенной, хотя Рамон ни разу толком на нее не посмотрел. На ту, кого считал своей истинной.

– А сейчас устраивает? – альфа серьезен.

– Сейчас мне есть за что бороться, – он берет меня за руку. – За кого бороться.

Я прижимаюсь в своему истинному, показывая всем, что доверяю ему. Я действительно доверяю ему. Вервольфу со странной стаей.

– Я понимаю, что ты такая же безумная, как и он? – интересуется Микаэль уже у меня. – Раз решилась на ребенка.

– Оно получилось само собой, – отвечаю ровно. – Но я ни о чем не жалею.

Альфа снова переглядывается с волчицей, словно они общаются мысленно, а может, в словах просто нет необходимости: они понимают друг друга с полувзгляда.

– Мы спрячем Венеру. Позаботимся о твоем волчонке. Все-таки он мой племянник.

– Племянница, – поправляет Рамон. – У меня будет дочь.

– Союз в курсе?

– Я со всем разберусь.

Теперь взглядами общаются братья, а от меня нить разговора ускользает. Я чего-то упускаю? Или уже мерещится всякое от усталости?

– Хорошо, – кивает альфа. – Хватит и временной клятвы верности.

Все клятвы похожи, поэтому мне легко повторять за ним. Я чувствую, как невидимая сила связывает наши с Микаэлем судьбы. На время. Но теперь я под его защитой, и Рамон удовлетворен.

– На тебя приглашение по-прежнему не распространяется, – говорит альфа, когда мы заканчиваем с церемонией. – Ты верховный.

– Я все равно уезжаю. Мне нужно найти Мишель.

Рамон поднимается, и я понимаю, что все.

Мы расстаемся.

Прямо сейчас.

Не так я себе это видела. Думала, что успею попрощаться. Поцеловать его, обнять. Побыть с ним еще немного. А мы, получается, должны расстаться у всех на виду.

Чего мне не хочется. Мне вообще расставаться с ним не хочется.

Рамон смотрит мне в глаза, и в них я ловлю отражение собственных чувств. Но еще глубокую уверенность в том, что мы делаем все правильно. А вот на мои глаза наворачиваются слезы.

– До скорой встречи, nena, – говорит он ласково. – Это всего на пару дней. Я освобожу Мишель и вернусь к тебе. И больше мы никогда не расстанемся. Веришь мне?

Не в силах справиться с эмоциями, я просто быстро киваю и прижимаюсь губами к его губам.

Непоследний поцелуй.

Сейчас моей волчице хочется завыть: она тоже не желает отпускать свою истинную пару. Но так надо.

Я отталкиваюсь от Рамона и иду прочь из кабинета за Сиенной после ее слов:

– Пойдем. Я все тебе покажу.

Рамон

С домом, который когда-то действительно был моим домом, я больше не чувствую связи. Это теперь дом и стая Микаэля, не мои. Но каждый раз, когда я оказываюсь здесь, глубоко в груди, там, где сердце, ноет от ностальгии по тому, что невозможно вернуть. События, чувства, вервольфов. Поэтому я не стремлюсь оставаться здесь дольше, чем необходимо. В этом наши мнения с братом сходятся: Мик тоже не уговаривает меня задержаться.

Стоит покинуть кабинет – после ухода Сиенны и Венеры мне там делать нечего, как я наталкиваюсь в коридоре на мать. С ней я расстался так же, как и со всеми. Плохо. Но если мать здесь, значит, передумала выбрасывать меня из сердца.

– Ты вернулся? – спрашивает она.

– Нет, – качаю головой, – это временное убежище для Венеры и ребенка.

– Венера, – мама повторяет имя, будто пробуя его, привыкая. – Она особенная девушка, если ради нее ты изменил своим принципам волка-одиночки.

– Особенная. Она моя пара.

Мать приподнимает бровь.

– Как Сиенна?

– Нет. Как ты для отца.

По ее лицу проходит судорога. Может, зря я его упомянул, после смерти отца всё изменилось. Всё и все. В особенности, мама, у которой будто разом забрали радость и счастье. Любовь. Я тоже любил отца, но мать не понимал. Ровно до того момента, как заметил летящую в Венеру пулю.

Теперь я совершенно точно ее понимаю. Потерять пару – равно потерять собственную жизнь. Навеки увязнуть во тьме и одиночестве.

– О каких принципах речь? – уточняю я. – Я вернулся в отчий дом, где меня считают предателем.

Мама тяжело вздыхает и смотрит на меня так, как это умеют делать только родители. Как на несмышленых волчат. Только она упустила момент, когда я был несмышленым и вообще волчонком.

– Я не считаю тебя предателем, Рамон. Никогда не считала. Я просто хотела, чтобы ты был с семьей, а не гонялся за убийцами.

Я стискиваю зубы: знакомая песня. Стая хорошая, а я плохой волк.

– Даже если это убийца отца?

– Тем более. Месть разрушает жизнь, когда становится ее смыслом.

– Это не только месть, это моя жизнь в принципе. Мое будущее.

– Ты его уже разрушил, – голос матери становится громче, она взмахивает руками. – Когда стал старейшиной. Когда отказался от стаи. От нас.