Луна за моей дверью

Запыхавшаяся Азель помогает мне удерживать равновесие. Я надавливаю на педаль, и колеса начинают мягко крутиться. На земле много камешков. Если сосчитать их на квадратном участке со стороной в десять сантиметров и умножить это количество на площадь луга с учетом коэффициента плотности растительного покрова, можно…

— Алистер, ты со мной? — прерывает мои размышления Азель.

Я перестаю думать и возвращаюсь в собственное тело.

— Я с тобой.

— Тогда смотри вперед, — говорит она.

И отпускает меня.

Я взлетаю.

Мать-земля

Новоявленная мать, пошатываясь, стоит в коридоре отделения реанимации новорожденных. Ее заляпанная ночная рубашка слегка расходится на груди, а руки намертво вцепились в растрепанные волосы.

— Каковы шансы, доктор? Если бы вам надо было назвать точные цифры, что это было бы? Один к двум? Три к четырем? Восемьдесят процентов? С таким количеством детей, которые проходят через ваши руки, вы должны иметь хоть какое-то представление!

Педиатр подавляет желание вздохнуть. Все родители недоношенных детей задают одинаковый вопрос. Все без исключения. Вопрос, на который ни она, ни любой другой врач не могут ответить. Жизни детей мало соотносятся со статистикой.

— Пока еще ничего нельзя сказать наверняка.

— Дайте мне хотя бы приблизительные цифры. В пределах от скольки до скольки?

— Послушайте, вам лучше присесть.

Педиатр указывает на один из пластиковых стульев, выстроившихся со своими товарищами вдоль стены. Маленький уголок ожидания возле лифтов, расположенный здесь за неимением места для семейной комнаты. Самые серьезные вопросы, как это часто бывает, задаются не в кабинете во время консультаций, а здесь, при случайной встрече в коридоре.

Мать предпочитает не садиться. Она трет тыльной стороной руки верхнюю губу, потом шмыгает носом. Нервный жест прямиком из детства, когда от больших горестей лицо покрывалось слезами и соплями вперемешку.

— Думаете, он умрет, да? Вы просто не хотите мне говорить!

— Нет, я действительно не знаю. Все дети разные, все развиваются по-разному. Я не знаю, что будет с вашим мальчиком.

Мать вдруг злится и начинает кричать:

— Не говорите так! Не смейте говорить «ваш мальчик». Это не «мой мальчик», понимаете вы? Как он может быть «моим мальчиком», если я не знаю, выживет он или нет?

Из процедурной дальше по коридору на крики выходят санитарка и медсестра. Педиатр успокаивает их незаметным взмахом руки. Пока ситуация под контролем.

Врач кладет руку на локоть матери. Физический контакт нередко помогает ослабить напряжение. Она подводит женщину к стулу, на который та просто обрушивается и прячет лицо в ладонях.

— Если я начну любить его, а он… он… Если я начну любить его зря. Я не могу так рисковать. Мне нужно знать точно. Вы должны это понимать, раз уж надели белый халат. У вас есть дети?

— Вопрос не в этом.

— Нет, вопрос в этом. Если вы мать, то должны знать, почему я не могу сразу полюбить его. Я обязана запретить себе начинать любить. Иначе какой смысл любить ребенка, который меня оставит? Это меня убьет.

Врач похлопывает женщину по руке. Несмотря на весь ее опыт, иногда трудно не позволять эмоциям брать верх.

— Я не могу назвать вам никаких цифр, и это ничего не решило бы. Важнее всего то, что сейчас вашему сыну нужны вы, ваша поддержка, ваша любовь. Я провожу вас в вашу палату и попрошу, чтобы к вам пригласили психолога, хорошо?

Мать ничего не отвечает и встает, чтобы пойти вместе с ней. Она кажется ошеломленной, переставляет ноги автоматически и скользит в свою постель, как послушный ребенок.

Доктор улыбается ей той теплой улыбкой, в которую научилась не вкладывать особого чувства. Эмпатия — это ловушка. В этой профессии без защитных механизмов долго не протянешь.

— Попытайтесь отдохнуть, это поможет вам немного иначе взглянуть на ситуацию.

— Отдохнуть? Отдыхать я должна была во время беременности. Это я виновата, что он родился раньше срока. Я слишком много на себя взвалила. И я слишком старая. Какая глупость — рожать после сорока, а! Уж вы-то, вы-то прекрасно знаете, как это опасно! А теперь говорите мне, что если он умрет, то только потому, что я недостаточно в него верила. Это и значит быть родителем? Когда жизнь твоего ребенка в твоих руках? Именно это счастье нам все расхваливают? Это не счастье, это мучение.

— Отдохните, мадам, — повторяет врач, выключая свет.

— Я боюсь темноты. Я боюсь того, что произойдет.

— Страх вам не помощник. Никто не может сказать, что принесет завтрашний день.

— Если он выживет, доктор, я буду защищать его изо всех сил, положу на это всю свою жизнь и любовь. Клянусь. Если он выживет, с ним больше никогда не случится ничего плохого.

Врач поднимает жалюзи, открывая темный квадрат с видом на ночную тьму, пронзенную белизной ночного светила.

— Психолог скоро зайдет к вам.

— Не стоит, я реалист и твердо стою на земле. Психологи нужны таким, как вы, — людям, у которых есть деньги, чтобы верить в такие глупости и витать в облаках, вздыхая при луне.

— Но вы только посмотрите, как прекрасна эта луна в вышине.

Благодарности