Лунатики

Труд Коперника оставался в Индексе запрещенных книг в течение четырех лет. В 1620 году были опубликованы "поправки", которые, как Галилей и предполагал, были несущественными[322]. Поправки провел тот самый кардинал Гаэтани, которому ранее, вместе с будущим Папой Урбаном VIII, удалось смягчить сердце разгневанного Павла V. С тех пор католические издатели имели право вновь печатать De revolutionibus, только вот в течение ближайших трехсот лет ни один издатель, и не важно, католический или протестантский, этой возможностью не воспользовался. Сохранившиеся экземпляры первого издания 1543 года стали подлинными библиографическими редкостями. Сама книга, независимо от того, что для чтения была непригодной, сделалась исключительно предметом мелкого любопытства, она полностью потеряла актуальность в свете наблюдений Тихо Браге, открытий Кеплера и изобретения подзорной трубы. Коперниканство было лишь девизом, но не пригодным к защите самой себя астрономической системой.

Подведем итоги: временный запрет на труд Коперника не повлиял отрицательно на развитие науки, он всего лишь распылил в нашей культуре яд, который носится в воздухе до сих пор.

Понятное дело, было бы наивным считать, будто бы Церковь ставила коперниканству палки в колеса исключительно или даже в основном потому, что оно, вроде как, отрицало чудеса из Книги Иисуса Навина либо другие библейские фрагменты. Тридентский собор заявил, что "следует удерживать мелочные умы в плане интерпретации Священного Писания вопреки авторитету традиции по вопросам веры и морали". Вот только, "мелочными умами", против которых декрет был направлен, были лютеране, а не математики, такие как Коперник, труд которого вышел в свет за два года перед началом тянувшегося целых восемнадцать лет собора. Реальная опасность, которое вело за собой удаление Земли из центра мироздания, имела более широкий радиус поражения. Ибо оно нарушало всю структуру средневековой космологии.

Беллармино сказал как-то в проповеди: "Это же как люди подобны лягушкам. С открытыми ртами гонятся они за приманкой вещей, до которых им не должно быть дела, а коварный удильщик, дьявол, способен выловить на эту приманку их целые толпы". Римляне и вправду начали обсуждать проблемы "до которых им не должно быть дела": Населены ли иные планеты? Если да, то могут ли их обитатели происходить от Адама? Если Земля – планета, то нужен ли ей ангел, который бы приводил ее в движение – и где этот ангел? Научные открытия они интерпретировали и с точки зрения фундаментализма, и с точки зрения лягушек, точно так же как богословы интерпретировали веру.

Только в прошлом христианство подобного рода кризисы уже преодолевало. Оно переварило шарообразность Земли и существование антиподов, хотя ранее верило в мир в форме скинии завета, прикрытый горними водами. От Лактанция и Августина христианская концепция мира перешла к космосу Фомы Аквинского и Альберта Великого, к первым намекам о бесконечности у Николая Кузанского, к пост-аристотельской физике францисканцев и пост-птолемеевской астрономии иезуитов.

Только этот прогресс был медленным и постепенным. От вселенной опоясанной стенами, от иерархии великой цепи бытия невозможно было отказаться, пока те не будут заменены столь же сплоченным видением мира, а видение такое еще не существовало. Оно сформировалось только тогда, когда ньютоновский синтез изменил перспективу видения. В подобного рода обстоятельствах единственной возможной стратегией было упорядоченное отступление, сдача тех позиций, которые стали такими, которые невозможно стало удерживать – например, неизменность неба, которое отрицали новые звезды, кометы и солнечные пятна, либо даже сама Земля, как центр всех перемещений на небе, что отрицали спутники Юпитера. В рождении всех этих "опасных новинок" выдающую роль играли астрономы ордена иезуитов, генералом которого был Баллармино. Они втихую отказались от Птолемея и приняли систему Тихо Браге: планеты вращаются вокруг Солнца, а вместе с Солнцем – вокруг Земли (точно так же, как четыре "звезды Медичи" вращаются вокруг Юпитера, а вместе с Юпитером – вращаются вокруг Солнца). Причины метафизической осторожности были теологическими, а научной осторожности – эмпирическими: пока не был выявлен звездный параллакс, то есть кажущееся изменение неподвижных звезд в результате перемещения Земли в пространстве, перемещение это не было доказано. В этой ситуации системой мира, которая лучше всего соответствовала наблюдаемым фактам, это была система Тихо Браге. К тому же она обладала тем преимуществом, что был компромиссным. Делая из Солнца центр движения планет, она готовила почву под полностью гелиоцентрическую систему, если бы был доказан звездный параллакс или какое-либо иное открытие перевесило равновесие весов в его пользу. Как мы еще убедимся, Галилей отбросил и этот компромисс.