«В этом нет ничего удивительного! Я подарил фанатикам их собственные частные миры, пожелав им всего наилучшего, и у них не осталось возможности вымещать свою ненависть за мой счет! Как тебе известно, я стараюсь не показываться на глаза и не объявлять о своих перемещениях. Даже моим друзьям не всегда удается узнать меня на улице, – Алан махнул рукой. – Не сомневаюсь, что тебя гораздо больше беспокоит судьба твоей семьи. Ты что-нибудь решил по поводу „попойки чудаков“?»
«У меня нет выбора, – пробормотал Дюрэй. – Я предпочел бы сломать Бобу шею. Если бы я понял причину поведения Элизабет, я чувствовал бы себя гораздо лучше. Она никогда, ни в малейшей степени не интересовалась черной магией. Почему Боб притащил ей книги, посвященные сатанизму?»
«Как тебе сказать… Сам по себе этот вопрос вызывает большое любопытство, – не слишком уверенно отозвался Алан. – Имя „Сатана“ – он же „шайтан“ – происходит от древнееврейского слова, означающего „противник“; оно никогда не применялось в отношении действительно существовавшего индивидуума. Персонаж, положивший начало поклонению Зевсу, например, был арийским вождем в тридцать четвертом веке до на шей эры, а так называемый „Вотан“ жил гораздо позже. На самом деле его имя произносилось примерно как „Офинн“, он был шаманом, обладавшим исключительными гипнотическими способностями… Но я снова отвлекся».
Дюрэй молча пожал плечами.
«Что ж, значит, ты посетишь „попойку чудаков“, – продолжал Алан. – В общем и в целом это наилучший образ действий, каковы бы ни были последствия».
«Думаю, что ты знаешь что-то, о чем предпочитаешь мне не говорить».
Алан Робертсон улыбнулся и покачал головой: «Я видел слишком много неопределенностей в родственных и почти родственных мирах. Ни в чем нельзя быть полностью уверенным, неожиданности подстерегают повсюду. Я считаю, что с твоей стороны было бы лучше хотя бы притвориться, что ты выполняешь требования Боба. А затем, если Элизабет действительно придет на вечеринку, ты можешь обсудить с ней возникшую ситуацию».
«А ты? Ты туда придешь?»
«Я еще не решил. Ты хотел бы, чтобы я пришел?»
«Да, – кивнул Дюрэй. – Боб может тебя послушаться. Я не могу на него повлиять».
«Не преувеличивай мое влияние! Хотя он и никудышный бездельник, Боб – очень упрямый человек. Кстати, между нами: я чрезвычайно рад, что он забавляется играми, а не…» – Алан Робертсон замолчал.
«А не чем?»
«Не гораздо более опасными вещами, к которым его могло бы подтолкнуть воображение. Возможно, я ему напрасно доверял. Поживем, увидим».
XII
Из «Воспоминаний и размышлений»:
В четыре часа пополудни Гилберт Дюрэй и Алан Робертсон покинули горную дачу и прошли через пересадку на Утилисе к станции в Сан-Франциско. Дюрэй надел строгий темный костюм; Алан не любил формальности – на нем были светло-серые брюки и голубая куртка. Открыв дверь перехода, принадлежавшего Бобу Робертсону, они увидели панель с надписью:
Дюрэй и Алан Робертсон направились к двери перехода RC3—96, где их встретила табличка:
Дюрэй презрительно пожал плечами и, раздвинув портьеры, заглянул в переход, ведущий в прихожую сельского дома с деревянной обшивкой стен, раскрашенных черными, красными, желтыми, голубыми и белыми цветочными узорами. В проеме открытой входной двери можно было заметить обширную равнину и водную глядь, блестящую в вечерних солнечных лучах. Дюрэй и Алан Робертсон прошли через прихожую на крыльцо: перед ними открылся вид на сонную реку, текущую с севера на юг. На восток до горизонта и дальше простиралась холмистая равнина; западный берег реки трудно было различить – Солнце светило прямо в глаза. Тропинка вела на север, к высокому зданию причудливой архитектуры. На фоне неба выделялась дюжина куполов, высоких и приплюснутых; коньки крыши и выступы фронтонов соединялись под множеством неожиданных углов. Стены были покрыты снаружи чем-то вроде рыбьей чешуи из обработанной вручную каменной плитки; антаблементы второго и третьего этажей поддерживались спиральными колоннами – поперек фасада на каждом этаже тянулись резные барельефы, правдоподобно и выпукло изображавшие оскалившихся, дерущихся, воющих и танцующих волков и медведей. Со стороны, обращенной к реке, отбрасывала пеструю тень беседка, увитая виноградными лозами – в ней сидели «чудаки».