Адан Робертсон взглянул на здание, на реку – вверх и вниз по ее течению – и на равнину: «Архитектурный стиль, состав растительности и положение Солнца в небе, а также характерная дымка в воздухе, позволяют предположить, что эта река – Дон или Волга, а за ней – степи. Отсутствие другого жилья, лодок и прочих артефактов указывает на то, что мы, скорее всего, находимся в раннем историческом периоде – от двух до трех тысяч лет до нашей эры. Колоритная эпоха! Обитатели степей – кочевники: на востоке – скифы, на западе – кельты, а на севере начинаются родные леса германских и скандинавских племен. Прямо перед нами – усадьба Роджера Уэйла, весьма достопримечательное сооружение в экстравагантном силе русского барокко. И, черт побери! Кажется, я вижу вола на вертеле! Вполне может быть, что нам еще понравится это скромное пиршество!»
«Делай, что хочешь, – пробормотал Дюрэй. – Я предпочитаю ужинать дома».
Алан поджал губы: «Разумеется, мне понятна твоя точка зрения, но, возможно, тебе следовало бы немного расслабиться. Величественный пейзаж, приятная для глаз живописная усадьба – не сомневаюсь, что жареная говядина будет превосходно приготовлена. Думаю, нам следует воспользоваться преимуществами приглашения».
Дюрэй на нашел подходящего ответа и решил держать свои мнения при себе.
«Что ж! – продолжал Алан. – Сдержанность – превыше всего! Посмотрим, что задумали Боб и Роджер». Он направился по тропинке к усадьбе; Дюрэй угрюмо последовал за ним.
Человек, сидевший в беседке, вскочил, приветственно размахивая рукой. Дюрэй издалека узнал худощавую фигуру Боба Робертсона. «Как раз вовремя! – весело воскликнул Боб. – Не слишком рано и не слишком поздно. Рад, что вы смогли придти!»
«Да, в конце концов мы решили, что можем принять твое приглашение, – сказал Алан Робертсон. – Посмотрим, кто тут у тебя? Всех ли я знаю? Дора Горски! Киприано…» Алан обозревал круг лиц, приветствуя знакомых.
Боб хлопнул Дюрэя по плечу: «Я действительно очень рад тебя видеть! Что ты будешь пить? Местные жители гонят спиртное из ферментированного кобыльего молока, но я не рекомендую это пойло».
«Я не пришел сюда напиваться, – сказал Дюрэй. – Где Элизабет?»
Уголки губ Боба подернулись: «Ну что же ты, дружище! Не будь таким скучным и мрачным! У нас „попойка чудаков“! Повод для веселья и самообновления! Потанцуй немного! Позабавься! Вылей на голову бутылку шампанского! Приставай к девушкам!»
Дюрэй долго – не меньше секунды – смотрел в голубые глаза, после чего напряженно спросил, изо всех сил стараясь сдерживаться: «Где Элизабет?»
«Где-то поблизости. Очаровательное создание, твоя Элизабет! Нам очень приятно, что вы оба не обошли стороной наш праздник!»
Дюрэй резко отвернулся и подошел к темноволосому, элегантному Роджеру Уэйлу: «Не могли бы вы оказать мне такую любезность и провести меня к моей жене?»
Уэйл поднял брови так, словно тон Дюрэя приводил его в недоумение: «Она где-то флиртует или сплетничает. Конечно, если это необходимо, я мог бы отвлечь ее на какое-то время».
Дюрэй начинал чувствовать себя в смехотворном положении – его отрезали от Домашнего мира, заставили тревожиться и сомневаться по поводу его семьи, а теперь еще сделали мишенью для какого-то непонятного издевательства. «Это необходимо, – сказал он. – Мы уходим».
«Но вы только что пришли!»
«Я знаю».
Уэйл насмешливо пожал плечами, показывая, что ему непонятно подобное поведение, повернулся и направился к усадьбе. Дюрэй не отставал от него. Они прошли через высокий и узкий дверной проем в вестибюль с красивой обшивкой стен из золотисто-коричневого дерева – Дюрэй сразу узнал текстуру каштана. Четыре высокие панели из желтовато-коричневого стекла, обращенные на запад, наполняли помещение дымчатым, слегка меланхолическим светом. Небольшие дубовые диваны, обитые кожей, стояли один напротив другого по краям черного ковра с коричневыми и серыми орнаментами. Сбоку около каждого дивана на высоких табуретах красовались вычурные золотые канделябры в виде стилизованных рогатых оленьих голов. Уэйл указал Дюрэю на эти светильники: «Поразительная работа, не правда ли? Скифы сделали их по моему заказу. Я заплатил им железными ножами. Они считают меня великим колдуном – и, по существу, таковым я и являюсь». Протянув руку, он поймал в воздухе апельсин и бросил его на диван: «А вот и Элизабет, вместе с другим менадами».
В вестибюль зашли Элизабет и три другие молодые женщины – Дюрэй смутно помнил, что встречался с ними раньше. Увидев Дюрэя, Элизабет сразу остановилась, попыталась улыбнуться и произнесла тонким, сдавленным голосом: «Привет, Гил. Ты все-таки пришел». Она нервно – и, как показалось Дюрэю, принужденно – рассмеялась: «Да, конечно, ты здесь. Я думала, ты не придешь».
Дюрэй взглянул на других женщин, стоявших рядом с Уэйлом и наблюдавших за происходящим так, словно они чего-то ожидали. Дюрэй сказал жене: «Я хотел бы поговорить с тобой наедине».
«Прошу нас извинить, – слегка поклонился Уэйл. – Мы подождем снаружи».
Они вышли. Элизабет с тоской смотрела им вслед и крутила пуговицы блузы.