Лунная Ведьма, Король-Паук

Голос, похожий на мой, твердит: «Идем, надо уходить», но я остаюсь. Я сижу там, в этой лачуге, и смотрю, как день плавно гаснет в ночь, а ночь постепенно перерастает в утро. Я остаюсь и наблюдаю даже за тем, как с неба снижаются стервятники, заняться своим обычным делом. Дерево стоит неподвижно, как будто ничего и не было. Я вижу, как с полными руками подарков возвращается Следопыт. Как он стоит и тревожно принюхивается; при этом он слишком далеко, чтобы можно было разглядеть выражение его лица. Живые люди оставляют тысячи оттенков запахов, но все мертвые пахнут одинаково. Я смотрю, как он, бросив подарки, подбегает прямо к дереву, видит, что осталось от Мосси, и падает в обморок. Очнувшись через какое-то время, он становится на колени и заходится стенаниями.

Вот что-то в нем проскальзывает, какой-то обрывок мысли. «Нет! Нет!» – кричит он, желая, чтобы судьба отступила вместе с тем, как он врывается внутрь. Там внутри летят какие-то вещи, разбиваясь и раскалываясь. Он снова вопит – так громко, что содрогается река и вся округа. Он стенает весь день, рыдает всю ночь и весь следующий день. От Мосси он находит достаточно, чтобы нянчить и разговаривать с ним так, будто тот упрямится и не желает собирать свое тело обратно.

– Ну же, префект, ты нужен своим детям. Твои дети в тебе нуждаются. Я сказал, твоим гребаным детям нужен ты, и прекрати сейчас же!

Лишь тогда он видит, что у него на коленях и вокруг: светлая кожа, ставшая землистой; тихие, но настойчивые стервятники позади, и тогда Следопыт снова начинает выть. На моих глазах он предает земле всё, что удается похоронить.

Через день появляется Дымчушка. Он гоняется за ней, пытается схватить, умоляет остановиться, а затем ее проклинает. Она же то собирается вместе, то распадается, и даже его распахнутые для объятий руки не останавливают ее безумных метаний. Она распадается на части и больше уже не собирается.

Узнав всё, я решила убить Следопыта, но после этого смерть была бы милосердием; я же целиком против него. Это делает нас единым целым, в каком-то смысле братом и сестрой, и вся эта потеря настолько тяжела, что и не выскажешь. Я шепчу издали, потому что вблизи он меня ни разу не видел:

– Отныне ты будешь страдать так же, как страдаю я. Сасабонсам приходил убивать с мальчиком на спине. Тем самым мальчиком, которого ты спас, – шепчу я ему издали.

Я никогда не слышала о такой истории, когда ты спасаешь чью-то жизнь, а он в награду уничтожает твою. Могучее горе, от которого согнется даже великан.

Но в том, что постигло его дом, Следопыт обвиняет Леопарда. Винит его, что он, мол, выманил его из семейного гнезда, как будто кошачий хоть раз тягал его силком. Я понимаю его боль, но понимание не заставляет желать, чтобы она уменьшилась. Я рада его страданию, рада, что семь смертей означают семь раз и семь способов, коими его горе вскрывается каждый день. Я вижу, как он пьяный выбредает из единственной в Миту таверны, пытаясь выговорить, что он выпустит миру кишки, но всё это мучительно выташнивается потоком рвоты и слез. Жалость – это лодка под парусом, плывущая в штиль. Язви богов и язви твое горе! Меня беспокоит лишь то, как бы он не добрался до остальных в моем списке раньше меня.

Но я его не убиваю.

Через пять лет и одну луну война из слухов превращается в реальность. Никто не может отрицать этого бесконечно, потому что даже если вы не близки к битве, она постепенно надвигается на вас. Кто знает, с чего все началось; то ли когда послы из Веме-Виту канули без вести в Конгоре, то ли когда Южный король послал четыре тысячи войска в Увакадишу и Калиндар, хотя Увакадишу продолжал вопить о своей независимости, а Калиндар – что он гарант свободного передвижения людей и торговли между Севером и Югом, а не подчиненная территория. Или, может, безумцы как-то по-иному расслышали и истолковали одни и те же вещи. Но вспыхивают сражения, и обе стороны громогласно заявляют о своих победах, что означает: перевеса не достигает ни одна из сторон. Север теснит Юг под Калиндаром; Юг продвигается над Увакадишу, проходит через Кровавое Болото и примечает ныне слабый Долинго. У Севера более мудрый и коварный Король; у Юга больше прославленных воинов. Битва за кровавой битвой, но ни одна не меняет хода этой войны. А тут еще Лиссисоло со своей повстанческой армией объявляет войну своему брату.

Омороро. В пяти улицах от святилища высотой в сотню человек, которое народ именует Стоячим хером. Город, где я, помнится, забыла про себя всё. Чего женщина Ньимним не говорила мне вплоть до ухода, так это что я могу изменять выражение своего лица. И не только: одной лишь ладонью я могу разгладить себе морщины или увеличить себе грудь, приплюснуть нос или сделать более толстыми губы. Мне не особо-то важно: формы есть формы, и хотя все они мои, ни одна из них не является мной.