Однако она тотчас опять овладела собою, покраснела слегка и с пленительною прямотою протянула мне руку.
– Я не могу отнестись к вам, как к постороннему, мистер Дженнингс, – сказала она. – Если б вы только знали, какую радость доставили мне ваши письма!
Она взглянула на мое некрасивое морщинистое лицо с искренней благодарностью, настолько новой для меня со стороны моих ближних, что я не нашелся, что ей ответить.
Я совсем не был приготовлен к ее доброте и прелести.
Страдания многих лет, благодарение богу, не ожесточили моего сердца. Я был с нею неловок и робок, как юноша лет пятнадцати.
– Где он сейчас? – спросила она, высказывая откровенно преобладающее в ней чувство – горячее участие к мистеру Блэку. – Что он делает? Говорил ли обо мне? В
хорошем ли он настроении? Как действует на него вид этого дома после того, что случилось в прошлом году?
Когда вы ему дадите лауданум? Нельзя ли мне поглядеть, как вы его нальете? Я так заинтересована всем этим; я так взволнована; мне нужно сказать вам десять тысяч вещей, и все они разом толпятся у меня в голове, так что я не знаю, с чего начать. Вы не удивляетесь моему интересу к нему?
– Нисколько, – ответил я. – Мне кажется, я его вполне понимаю.
Она была далека от игры в смущение. И ответила мне так, как могла бы ответить брату или отцу:
– Вы меня избавили от невыразимого страдания, вы дали мне новую жизнь. Как могу я быть неблагодарной и скрывать что-либо от вас? Я люблю его, – сказала она просто, – любила его от начала и до конца, даже тогда, когда была к нему несправедлива в своих мыслях, даже тогда, когда говорила ему слова самые жестокие, самые суровые. Может ли это послужить мне извинением?
Надеюсь, что да, – боюсь, что только это одно и является извинением для меня. Когда он завтра узнает, что я в доме, как вы думаете…
Она не договорила и очень серьезно взглянула мне в лицо.
– Завтра вам остается только повторить ему то, что вы сказали сейчас мне, – ответил я.
Лицо ее просияло; она подошла ко мне на шаг ближе и с очевидным волнением стала перебирать лепестки цветка, который я сорвал в саду и вдел в петлицу своего сюртука.
– Вы часто с ним виделись в последнее время, – спросила она, – действительно ли вы увидели в нем
– Действительно увидел, – ответил я. – Для меня нет ни малейшего сомнения в том, что произойдет завтра; хотел бы я иметь такую же уверенность в событиях этой ночи.
На этом месте разговор наш был прерван появлением
Беттереджа с чайным прибором.
Мы вошли в гостиную вслед за дворецким. Маленькая старая леди, со вкусом одетая, сидела в уголке, целиком поглощенная какою-то изящною вышивкой. Увидя мой цыганский цвет лица и пегие волосы, она выронила работу из рук и слегка вскрикнула.
– Миссис Мерридью, это мистер Дженнингс, – сказала мисс Вериндер.
– Прошу прощения у мистера Дженнингса, – сказала почтенная дама мне, глядя, однако, на мисс Вериндер. –
Поездка по железной дороге всегда расстраивает мои нервы. Я стараюсь привести их в порядок, занимаясь своей обычной работой. Не знаю, насколько эта работа уместна в настоящем, совершенно выходящем из ряда случае. Если она мешает вашим медицинским целям, то я, конечно, с удовольствием отложу ее в сторону.
Я поспешил дать разрешение на вышивание,
точь-в-точь, как дал его на отсутствие лопнувшего чучела кобуза и сломанного крыла купидона. Миссис Мерридью сделала над собою усилие и из благодарности взглянула было на меня. Но нет! Она не смогла задержать на мне свой взгляд и снова обратила его на мисс Вериндер.
– С позволения мистера Дженнингса, – продолжала эта почтенная дама, – я попросила бы об одном одолжении.
Мистер Дженнингс намерен произвести свой ученый опыт сегодня ночью. Когда я еще училась в пансионе, я присутствовала при подобных опытах. Они всегда кончались взрывом. Не будет ли мистер Дженнингс настолько любезен, чтобы предупредить меня заблаговременно, когда следует ожидать взрыва в настоящем случае. Я хотела бы переждать этот момент, если возможно, до того, как пойду спать.
Я попытался было уверить миссис Мерридью, что при настоящем опыте взрыва по программе не полагалось.
– Нет? – повторила почтенная дама. – Я очень благодарна мистеру Дженнингсу, – вполне понимаю, что он обманывает меня для моего же успокоения. Но я предпочитаю откровенность. Я вполне примирилась с мыслью о взрыве, но очень желала бы перенести его, если возможно, до того, как лягу в постель.
Тут отворилась дверь, и миссис Мерридью опять слегка вскрикнула. От страха перед взрывом? Нет, только от появления Беттереджа.
– Прошу извинения, мистер Дженнингс, – сказал Беттередж тоном самой изысканной учтивости, – мистер
Фрэнклин желает знать, где вы. Скрывая от него по вашему приказанию присутствие в доме барышни, я сказал ему, что не знаю, где вы. Это, если вам угодно будет заметить, просто-напросто ложь. Так как я стою одною ногою в гробу, то чем менее вы будете требовать от меня подобной лжи, тем более я буду вам обязан, когда пробьет мой час и я почувствую укоры совести.