Лунный камень мадам Ленорман

Надо прекращать эту безумную беседу. В конце концов, он пришел за Стасей. И мысль показалась донельзя удачной. Если девушка не галлюцинация, а призрак, то должна знать.

– Где моя сестра? Стася… ты знаешь Стасю? Такая неприметненькая… низенькая… – Проклятье, он и описать-то толком ее не способен! – Она еще тебя найти пыталась.

– Знаю.

– Где она?

– Не в доме, – подумав секунду, ответила призрак. – Ушла. Она не меня искала, а Око Судьбы… жаль, что не нашла.

– Почему жаль? – Мефодий решился и вошел в комнату.

Окно открыл, и холодный осенний ветер заставил языки огня прилечь.

– Потому что я бы смогла уйти. Она была злой.

– Кто?

– Евгения. – Призрак крутанулся на кончиках пальцев. – Она привязала меня к камню. Стеречь заставила. Я похожа на сторожа?

– Ничуть.

Наверное, он все-таки сошел с ума. От кислородного голодания или же по какой-то иной причине, быть может, и вправду случившееся в Турции подорвало его разум, а потом смерть Кирилла… и Греты…

– Мой брат не убивал себя?

– Конечно, нет… – Девушка замерла и, вытянув руки, посмотрела сквозь них. Пальцы ее были длинными и полупрозрачными. – Или да? Он много пил, а это вредно для здоровья… Он меня боялся. Разве я страшная?

– Ты красивая.

И призрак рассмеялся.

– Мне нравилось смотреть за вами, – призналась она. – Жаль, что вы уйдете…

– И призраки не любят одиночества?

– Верно, – она погрустнела. – Никто не любит… хочешь, я скажу тебе, где спрятан камень? Конечно, ты все равно скоро умрешь…

Ее убежденность Мефодию не нравилась.

– …но если все-таки останешься жив, то забери его, ладно?

– Ладно.

Она оглянулась и на цыпочках подошла к Мефодию, поднялась, положив руки на плечи, и в глаза заглянула.

– Это тайна.

– Я понимаю…

Девушка-призрак приблизилась к уху и шепотом, обдавая ледяным дыханием, сказала:

– Левый угол дома, тот, который выходит на пропасть… под фундаментом. Забери его, пожалуйста… забери его…

Голос вдруг сорвался на визг, и Мефодий отпрыгнул, зацепился ногой за кресло, упал с грохотом, больно ударившись локтем. А призрак растаял…

Он повернулся к двери.

Софья.

Шубу сняла. Плащ набросила… и все равно ее не спутать ни с кем. Стоит на пороге, смотрит, и во взгляде ее нет ненависти – усталость только.

– Ты?

Мефодий попытался сесть, но голова кружилась.

– Я, – просто ответила Софья, сделав шаг. Она ступала удивительно легко для своих габаритов.

– Зачем?

В руке Софья держала ножку от стула, обгоревшую, но достаточно крепкую, чтобы проломить череп.

– Нелепый вопрос, да? – Слабость проходила, но Мефодий заставил себя лежать. Он надеялся, что выглядит немощным и Софья подойдет поближе.

На расстояние удара.

– Ради денег? Тебе всегда было мало. Кирилл давал, а тебе было мало.

– Не мне, – все-таки Софья заговорила. – Гришеньке.

– Ах да, Гришенька… как я мог забыть! Он знает?

– Нет.

– Догадывается. Должен догадываться.

– Нет, – упрямо мотнула головой Софья и, печально усмехнувшись, сказала: – Он, как и вы, считает меня тупой коровой. Клушей. Терпит… пока еще терпит, но скоро попытается сбежать.

– Ты не позволишь.

– Он маленький и не понимает, насколько опасна жизнь. – Софья остановилась и, присев рядом, коснулась руки. – Тебе плохо? Надышался? Ничего, скоро станет легче…

– Стасю ты…

– Она сама, Мефодий. Она решила тебя убить и убила… а потом попыталась сбежать, да не рассчитала сил. Заблудилась. Задохнулась. Бывает… Божья кара…

Софья рассмеялась хриплым нервным смехом.

– А ты не боишься Бога? Берешь на себя его… – Мефодий закашлялся. Он почти задыхался, а Софья сидела рядом и наблюдала. Права оказалась Стаська: ненавидит глухой застарелой ненавистью, с которой сама сжилась и теперь уже не замечает.

– Бога? Бояться? Нет, Мефодий, не боюсь. Я покаюсь. И за упокой души твоей свечку поставлю… а вообще, был бы Бог, была бы справедливость в мире.

– Значит, Кирилла ты убила, потому как он плохо с тобой обращался?

– Плохо? – Приподнятая бровь и кривоватая усмешка, которая уродует лицо Софьи. – О… если бы плохо… он меня не замечал.

– Какой кошмар!

– Издеваешься? – Она ткнула палкой в бок, и Мефодий зашипел от боли. – Смейся. Вы все надо мной смеялись. Братец твой, сначала соблазнил, а потом… думаешь, мне нравилось быть матерью-одиночкой? Смотреть, как он из моей постели возвращается к своей драгоценной женушке? А потом… потом и вовсе пытается откупиться. От меня. От Гришеньки. Но я терпела. Не ради себя, ради сына…

– По-моему, он тебе платил неплохие алименты.

– Платил. Как и ты, был уверен, что за деньги можно купить все. – Софья сплюнула. – И да, я принимала его жалкие подачки, потому что хотела дать своему мальчику все самое лучшее.

– А потом он предложил тебе приехать…

– О да, захотел, видите ли, познакомиться с сыном. Вспомнил! – Гнев прорывался в узких поджатых губах, в двух подбородках, которые подобрались, обнажая толстую Софьину шею. – Только он захотел отобрать моего мальчика! Сказал, что я свою задачу выполнила…

– Но ты же жила здесь!