Лунный камень мадам Ленорман

– Вот я и придумал, чтобы выперли, думал, что меня быстренько в обычную школу спихнут. А там уж… я не тупой, дядечка Федечка. И язык учил, сам учил. Твоя эта… пусть проверит и скажет.

– И к ней ты тоже полез, чтобы с острова выпереть?

– Конечно. – Он взял маму за руку и стиснул. – Тут какая-то хрень творилась, надо было бы и самим сматываться. Я просил мамку, а она…

– Я все ради тебя делала!

– Конечно, мама. – Поганец руку погладил. – Я тебя люблю.

– И я тебя люблю. – Она вскинулась. – Я их всех…

– Убила?

– Да.

– И отца?

– Он сказал, что ты недостойный наследник, – капризно заявила Софья, цепляясь за сына. – Что тебя надо отправить в закрытую школу, в Англию. Я не могла позволить разлучить нас!

– А если бы я сам хотел уехать?

– Ненадолго?

– Надолго, мама. Выучиться. Быть может, в университет поступить… там хорошие университеты, а я действительно не тупой, и баллы высокие не нарисованы. Или вы думаете, что так просто проекцию объемную нарисовать? Рассчитать? Установить оборудование? А я сам все делал.

И если так, то мальчишка прав. Он не туп, он просто подросток, который выглядит чересчур взрослым.

– Учиться можно и у нас, – Софья держала сына крепко. – Ближе…

– Да, мама… и все-таки, как ты его… убила?

Ему было откровенно неприятно произносить это слово, которое переворачивало события, делая отступление невозможным. А Софья молчит, и Мефодию приходится самому вступать в беседу.

– Сердечные препараты? Ты ведь постоянно по врачам ездила.

– У меня давление повышенное.

– Именно, и прописывали для понижения. А ты подсыпала Кириллу… прошлась вместе с ним, и когда он потерял сознание, спихнула его в воду.

– Он хотел лишить Гришеньку наследства… и лишил, – Софья вскинулась, уставившись на Мефодия с ненавистью. – Он завещал все тебе! А ты…

– Ты его медленно травила. Гретины таблетки использовала?

– Я… надеялась, что он поймет, что болен… передумает.

– Он не передумал. И ты избавилась от него, а потом решила избавиться от меня тоже, чтобы твой дорогой мальчик получил-таки причитающееся наследство. Вот только не рассчитала, что он примет предназначенную мне дозу. Не в коньяке она была, верно? Вода?

Софья кивнула и раздраженно заметила:

– Я помнила, что ты с выпивкой завязал. И Гришенька, прости пожалуйста… я не думала, что так выйдет.

– Понимаю, мам. И да, я ведь и вправду воду пил, – он виновато улыбнулся, – коньяк запивал… какой-то он у тебя, дядечка, дюже мерзкий. Про него я помнил, а вода вот начисто из головы вылетела.

– Хорошо, – Мефодий поежился и привлек Машку к себе. Вдвоем было определенно теплей. – Если со мной все ясно, то Грета при чем? Она никак не могла наследовать мне. Логичней было бы избавиться от Стаси!

Стася сидела в углу и разглядывала камень, кажется, больше ее ничего не интересовало. Белый шар перекатывался с ладони на ладонь.

– Я не собиралась претендовать на наследство, – вполголоса произнесла она. – Софья это знала…

– А Грета претендовать не могла, – Мефодий держал Машку рядом. Как-то вот спокойней ему было от осознания, что с ней все в порядке.

– Она, – плаксиво заявила Софья, – развратница! Она Гришеньку соблазнила! А он несовершеннолетний…

– Мне шестнадцать, и я в состоянии сам решить…

– Молчи! Ты не понимаешь! Ты еще маленький и…

– Зато ты большая, мама, – фыркнул Григорий. – И сядешь, как большая.

Он вскочил, но тотчас сел на место, взял Софью за руку и сказал:

– Не волнуйся, я тебя не брошу!

– Я не хотела убивать. – Она смотрела снизу вверх. – Я не хотела убивать ее… думала, испугается… приступ… и уедет… а я найду Гришеньке девочку… хорошую, чистую девочку… нельзя же так, как она… она была шалавой… за шалаву много не дадут… меня должны понять, должны…

В этом Мефодий сомневался.

Впрочем, как бы там ни было, все закончилось.

Свет пробивался сквозь толстые стекла. Он окрашивал паркет предрассветной краснотой, искажал тени, оттесняя их к порогу. Анна открыла глаза и потянулась, ощущая неприятную ломоту во всем теле. Голова же болела вовсе невыносимо.

И Анна не сдержала стон.

– Все хорошо, милая? – Хрипловатый низкий голос заставляет вздрогнуть. – Пить хочешь? Сейчас.

Мадам Евгения двигалась с удивительным для немалых ее габаритов проворством. Она поднялась, наполнила высокий бокал водой и поднесла к губам Анны, придержала голову, позволяя напиться.

Значит, ее не убили?

Как хорошо, что ее не убили!