Лунный шторм

– Твоя мама приехала. Они в гостиной завтракают. Моя ей все рассказала, так что тебя ругать не будут, – мягким голосом поведала мне очевидное Роуз, и я, усмехаясь, поворачиваюсь к ней на девяносто градусов.

Подлизывается, старается углы сгладить…

– Меня и не за что ругать. Я за твою шкуру беспокоилась, дура, – тыкаю пальцем ей в ребро, отчего блондинка визжит, – я готова выслушать твои объяснения. У тебя со Скоттом какие-то проблемы?

Услышав имя возлюбленного, Фишер заметно мрачнеет, стирая улыбку с девственно чистого лица и садится по-турецки, избегая зрительного контакта.

Так, мне её реакция не по душе. Начало многообещающее.

– Мы расстались, – на выдохе произносит Ро, и я опешила.

Приподняв брови ко лбу, раскрыла рот, но ничего не в силах выпалить, ведь сказать в такой ситуации мало, что возможно. Ну, не считая «мне жаль», «какой ужас», «почему так? Это трагедия». Тем не менее мне не нравится разбрасываться клишевыми фразами, я лучше искренне поддержу её молчание. Потому что молчание порой имеет куда больше содержания, чем обильный поток слов.

Сплетя наши пальцы, сидим в полной тишине несколько секунд.

Да, неожиданно. Оглядываясь назад, на историю любви друзей, я искренне не понимаю, что могло сломаться. Какой механизм дал сбой? Все казалось идеальным: эти безбашенные поступки, поездки на мотоцикле, встречи в «Сходке», свидания… Даже банальная первая встреча. Как чертов романтический фильм. Но если все так радужно и прекрасно, тогда почему любовь угасла и исчезла? Кто виновник беспредела? Может, любовь – это песочные часы? Закончились песчинки, так мы перевернём вверх дном, чтобы заново пошёл отсчёт… И так раз за разом, пока однажды часы не разобьются. Стекло есть люди, любовь есть песок.

– Скучаешь по нему? – неуверенно спросила я ломко.

Роуз улыбнулась так сладко, так нежно, что я как будто ощутила вкус сахарной пудры на языке.

– Скучаю. Люблю… Но быть с ним больше не хочу. Он первый отдалился, Рэй. Теперь он в баскетбольном клубе университета. Звезда, можно сказать. Постоянно в разъездах, на учебе или ещё где-то… Я виделась с ним только по утрам. Мне было так одиноко, Рэйчел, – она моргнула, выпустив скупую слезу и поджала дрожащую губу, стараясь не выглядеть передо мной жалкой.

Кажется, мы с ней поменялись ролями. Пришёл мой черёд вытирать чужие слёзы из-за разбитого сердца. Это больно. Не так сильно, как от шипов Бородавчатки, но все же…

– Почему ты не позвонила мне, м? Почему тащила этот груз одна? Я бы… – нравоучительным тоном заговорила я, но Роуз устало перебивает:

– Что ты? Да брось, Рэй, это не смешно. Как я могла тебе жаловаться на такое, зная твои травмы из-за Эрика?

Сердце испустило сильный удар, от которого показалось, что меня ударили кувалдой. Такое ощущение, точно ледяной водой окатили и заставили плясать на морозе. Имя. Одно имя, и я в нокауте. До этого никто: ни мама, ни бабушка, никто не вспоминал данного человека, а эта блондинка взяла и ляпнула. Хотя, чего молчать? Он ведь только призрак из прошлого. Фантом, который стоит изгнать из своей головы.

– Причём здесь он? Мы говорим о Скотте. Они очень разные, – нервно поправляя лохматые волосы, тараторю я.

– Но они были лучшими друзьями. И знаешь, не такие они уж и разные.

– Ладно, – приподняла руки, громко выпалив. – Кто стал инициатором разрыва?

Фишер, облизывая уголок ненакрашенных губ, хмурится, после чего издаёт тихое хриплое мычание.

– Оба.

Закатываю глаза, глубоко вздыхая.

– Кто первый предложил расстаться? – парирую, хочу донести до неё очевидную вещь.

– Ну, мы ссорились… И я в сердцах сказала, что лучше вообще оставить друг друга в покое. А Скотт ответил, – Ро откашлялась, сделав голос как у парня, – «единственная здравая мысль из твоих уст за последние месяцы».

Я смотрю на неё долго, проникая взглядом в самую душу, мысленно ломая кости и лопая сосуды, однако дверь, за которой прячется её нутро, непробиваемое. Что за детский сад, господи?!

– Роуз, вы серьезно расстались из-за такого пустяка? Вы либо два идиота, либо ты мне сейчас нагло врешь!

Её глаза блеснули непонятным блеском, тотчас напугавшим меня. Реплика моя словно оскорбила подругу: она вся щетинится и спускает брови к переносице.

– Клянусь! Все так и было! Зачем мне тебе врать? – взорвалась блондинка, вскочив с кровати на ноги, да так ловко, от чего я ойкнула.

Судя по всему, переборщила с напором, однако Ро раньше не была такой чувствительной.

Переводя дыхание, смирительно опускаю напряженные плечи и отвожу сонный взгляд. Неразбериха какая-то.

– В общем, потом ещё раз поговорим. А сейчас давай спустимся к нашим. Рождество всё-таки, – натягиваю чистые штаны и рубашку, которую мне любезно приготовила Реджина и завязываю пряди в хвостик.

Белокурая постепенно успокаивается, и морщинки на её лбу разглаживаются.

– Ты должна попробовать мамин пудинг. Он шикарен, – настаивает Роуз, вмиг посветлев, на что я бросаю в её сторону взгляд «ты что, издеваешься?». – Ай, прости, забыла о твоём отравлении.

Ха! Отравление – щекотка по сравнению с тобой, подруга. Я и забыла какой она бывает шумной.

***