Лунный свет

Это была более или менее точная выжимка дедова подхода к бытию вообще. От того, что Медвед сформулировал ее в данном конкретном контексте, у деда в душе как будто развязался давний тугой узел.

– Думаю, с этим я справлюсь, – сказал он.

XXXI

Она в полумраке маленького театрика. Яркая сцена за аркой просцениума кажется пастью каменного истукана, в которой бушует огонь, из фильма со Стюартом Грейнджером{112}. Отчего она сегодня все время видит лица, где их нет? Может, ей надо занять мамино место в этом жутком заведении. Над просцениумом еще два лица: маски двух крайностей безумия. Из-за кулис выглядывает женщина в черно-золотом полосатом трико, набеленная и нарумяненная, как балерина. Толстяк в банном халате играет на вурлитцеровском органе бесконечные остинато, обрывки вальсов из какого-то полузнакомого целого. Раскачиваясь взад-вперед совершенно не в ритме своей музыки. Позже она узнает, что толстяк на самом деле толстуха.

Вся эта пещера обмана, пахнущая бархатом и пылью, какая-то жуткая. Как развлекательные зальчики из бильярдных туров дяди Рэя, комнатушки за столами с зеленым сукном и пинбольными автоматами. Грошовые катакомбы забав. Живые курицы в стеклянных музыкальных ящиках приплясывают, потому что их легонько бьет током. Опускаешь монетку, и крохотной игрушечной королеве отрубают голову, линчуют игрушечного негра. Механическая кукла-египтянка в полный рост со скрипом заходится в спазмах бесстыжего танца. Заводной Люцифер с заводной ухмылкой предсказывает, повезет ли тебе в любви, пошлыми фразочками с запиленной пластинки.

Ее пугает яркий зев сцены, как будто он сейчас изречет пророчество.

* * *

– Все хорошо, – говорит женщина в белой кофте. – Видишь свою маму, милая?

– Нет.

Кое-где над рядами сидений видны силуэтами головы зрителей, но все они не мама. Кто эти люди, ей ни за что не догадаться и не узнать. Доктора. Санитары. Наполеоны и Богоматери. Щелкает выключатель. В наступившей тьме перед глазами плывет оставшийся на сетчатке призрачный полумесяц.

Вспыхивает свет. На сцене – луг клевера. Руки-трилистники, лица подняты к солнцу, висящему над белыми и розовыми игольчатыми головками. Между цветами шныряют толстозадые пчелы. Они безмолвно ссорятся с цветами. Тычут им в лица огромными деревянными ложками.

Выходит Джордж Вашингтон, в панталонах до колен, долгополом камзоле и пудреном парике, за поясом у него топорик. Он измывается над цветами, призывает пчел насиловать их ради нектара. Оказывается, это не Джордж Вашингтон, а пчелиный пастух. Значение и смысл топорика, которым явно не собираются рубить вишню{113}, остаются загадочными. Пчелиный пастух довольно смотрит, как пчелы с ложками вырванного у цветов нектара снуют к невидимому улью и обратно. Все это его обыденное дело. Он укладывается в гамак и силится не заснуть. Металлически сияющее солнце уходит за горизонт. Вечер возносит на небеса серебристую Луну.

Двое медведей невидимо для пастуха появляются из-за кулис слева. Они в унисон поводят головой из стороны в сторону. Медведи обтерханные – грабители в драных шкурах. Они смотрят на пчел и за спиной у пастуха хватают самую жирную. Угрожают ей, отнимают деревянную ложку. С медвежьей жадностью выпивают весь нектар до капли.

Наконец вопли несчастной пчелы будят задремавшего пастуха. Он вскакивает и бросает в медведей серебряным топориком. Однако топорик не попадает в медведей, а летит все выше и выше, к самой Луне, и втыкается в нее с мягким звуком уроненной на подушку книги.

Пчелиный пастух думает, как быть. Теребит парик. Потом вспоминает про веревку. Делает из нее лассо, со свистом раскручивает его над головой и забрасывает петлю вверх, к торчащему из Луны топорищу, но промахивается, и петля падает на землю. Он снова раскручивает ее и бросает. На сей раз петля цепляется за топорище. Пчелиный пастух лезет по веревке к Луне. Пчелы, медведи и цветы, запрокинув головы, глазеют на него в изумлении. Пастух преспокойно лезет вверх.

Клеверное поле накрывает тьма, на Луне наступает рассвет. На заднем плане сияют холодной голубизной зубчатые лунные горы. Пчелиный пастух расхаживает в новой обстановке как ни в чем не бывало. Минует серебристые лунные деревья, похожие на скелеты кактусов. Собирает букет серебристых лунных цветов. Обернувшись, он видит, что к нему катится серебряный мячик. За мячиком бежит женщина, но при виде пчелиного пастуха останавливается. На ней серебряное платье и серебряная корона. За спиной у нее серебряные крылья мотылька, и они колышутся от лунного ветра. Пастух поднимает мяч, и они с женщиной мгновение смотрят друг на друга. Затем он бросает мяч ей, она ловит.

Что будет с пчелиным пастухом и Лунной королевой после первой встречи – чем должна кончиться пантомима, – моя мама так никогда и не узнает[39].