Лунный свет

– Лучше считай его первой свежести, в смысле только что выловленным. Палочками для суши пользоваться умеешь?

– Вроде да.

Хотя в действительности мне до этого было ой как далеко.

– Лучше тогда давай пальцами. В этом ничего такого нет, так очень многие делают. Гляди!

Он вытер пальцы о теплое полотенце, которое нам дали, то же самое сделала и я. Затем намазал немного зеленой пасты васаби на два кусочка ролла с тунцом, показал мне, как макать его в соевый соус, и съел.

– Мм… – сказал он, работая челюстями. – Видишь? Давай попробуй.

Я набралась смелости и отправила кусочек ролла в рот. Он был… соленый. Даже очень соленый. А еще рыхлый. И…

– О боже, – прошептала я, когда на глаза навернулись слезы и жутко защипало в носу.

И что мне теперь делать – выплюнуть его или проглотить. А если я подавлюсь?

– Васаби, – со смехом произнес Дэниэл, – глотай, сейчас все пройдет. Запей чаем.

Чай оказался слишком горячим. Я чуть не обожгла язык. Но жуткое жжение в носу все же пошло на спад.

– Ну как?

– Я не почувствовала никакого вкуса.

– Тогда попробуй еще раз, – сказал он и посмотрел на меня взглядом, от которого в груди опять затрепетали крыльями тревожные бабочки. – Иногда со второго раза бывает лучше.

Я положила в рот второй кусочек, на этот раз уже без васаби. Вкус был… необычный, но хороший. Дэниэл снял с ленты конвейера еще несколько тарелочек – ролл с лососем, ролл с тунцом и приправами, «нигири» с креветками. Милые такие кусочки в обрамлении розовой или оранжевой икры. И не успела я даже ничего понять, как уже стала все это поглощать, причем, что бы ни пробовала, мне неизменно очень нравилось. Даже жжение пасты васаби и то теперь казалось приятным. До такой степени, что хотелось еще и еще.

За едой наш разговор перепрыгивал с одного на другое, но не прекращался ни на минуту. Мы беседовали о работе. Об осьминоге Октавии и местных защитниках животных. О карточных фокусах. О книгах. О холсте, который помогли стащить тете Моне. Ну и, как водится, о странице с фамилией Иванова. Ни он, ни я так и не смогли отыскать какой-либо информации о компании ЗАФЗ, название которой нам перевел Шарковски. Дэниэл даже предпринял попытку включить на своем ноутбуке кириллическую раскладку клавиатуры, тыкая вслепую в поисках символов, из которых состоял адрес… Ничего. Ноль. Шиш с маслом.

Наше расследование дела Рэймонда Дарке зашло в тупик.

Но несмотря на обманутые надежды, нам было приятно вот так сидеть, болтать обо всем понемногу и наслаждаться обществом друг друга. Соприкасаться плечами. Улыбаться. Словно у нас и в помине не было никаких проблем.

А в действительности – были они или нет?

Неужели Дэниэла до сих пор не отпустило напряжение?

– Вот видишь? – сказал мне он, когда из наших маленьких тарелок образовалась целая горка. – Я же говорил, что тебе понравится.

– И оказался прав, – согласилась я.

– Бывает.

Он улыбнулся, но какой-то нервной улыбкой, и в этот момент я нутром ощутила, что в нашей непринужденной болтовне наступил перелом.

После долгой паузы Дэниэл сказал:

– Ну хорошо. Я обещал рассказать тебе, о чем меня спрашивали ребята, когда мы пришли сыграть в «Клуэдо». Откладывать это и дальше, похоже, нет никакого смысла.

– Оно и правильно, – ответила я, уже успев запутаться в эмоциях.

Мне стало легче, что он не сказал что-то типа «давай все это дело прекращать», но при этом было не под силу игнорировать чувство под ложечкой. Тот странный, зудящий трепет, который наступает в момент, когда тебе несомненно предстоит услышать что-то плохое, но ты еще не знаешь насколько, и все эти возможности, что мелькают у тебя в голове, намного хуже самой правды.

Дэниэл вытащил телефон и стал в нем что-то искать. А когда нашел, протянул мне.

На экране высветилась полуторагодичной давности статья из «Сиэтл Таймс» под заголовком «ПРОБЛЕМА САМОУБИЙСТВ СРЕДИ УЧАЩИХСЯ ШТАТА ВАШИНГТОН СТАНОВИТСЯ ВСЕ АКТУАЛЬНЕЕ».

В ее первом параграфе говорилось о старшекласснике из Гарфилда, который принял чрезмерную дозу лекарств и был обнаружен уборщиком в библиотеке. Уборщик услышал подозрительный шум: юноша, проглотивший огромное количество антидепрессанта флуоксетин, опрокинул бюст Шекспира. И без постороннего вмешательства наверняка бы умер. А так его лишь отвезли в местную больницу, и теперь он «проходит курс реабилитации дома с близкими».

– Это был я, – тихо молвил Дэниэл. – А уборщик – тот самый Джозеф, которого ты теперь знаешь по работе. За год до этого он закончил школу, правда другую, и только-только стал работать в Гарфилде. В статье написана правда – не найди он меня тогда, я бы умер.

У меня внутри все сжалось от ужаса.

Да это же…

Такого я не ожидала.

Половина моих мыслей понеслись вперед, пытаясь сопоставить этот факт с тем, что я знала о Дэниэле, отматывая назад и вновь проигрывая фрагменты разговоров. Когда я пыталась отыскать в Интернете сведения о нем, ничего такого мне не попадалось. Оно и неудивительно, ведь в статье лишь говорилось о несовершеннолетнем, но имя его не называлось. И аккаунты в социальных сетях подобного рода сведениями украшать тоже не будешь.