Lurk (СИ)

Он срывается с места и мчится в самую чащу. Вокруг него сгущается мрак. Деревья здесь высокие, когтистые, смотрящие свысока с явным удовольствием хищника. Стайлз знает, что его преследуют, что если его догонят — случится нечто непоправимое. Стилински прибавляет ходу и мчит все быстрее и быстрее.

Ему страшно. Дыхание сбилось где-то в горле, вдохи становятся похожи на стоны, а ноги наливаются пронизывающей болью. Парень оборачивается, видит мелькающие вдали силуэты и мчится еще быстрее.

Он не знает, вернее, не помнит, что случилось. И он совершенно не понимает, кому и что от него нужно.

Когда он поворачивает вправо, то замечает впереди высокое дерево, он прячется за его стволом, прижимаясь к нему всем телом и закрывая рот рукой, чтобы сбившееся дыхание не выдало его. Сердце стучит громко, гулко, бьет по ребрам набатом, в ушах шумит, а слезы скатываются по щекам. Умом он понимает, что нельзя поддаваться панике, но слишком-слишком напуган.

Это похоже на сон, из которого не можешь выбраться, хотя знаешь, что тебе все это только снится. Шаги приближаются. Стайлз скатывается по дереву вниз, все еще закрывая рот рукой, он знает, что его найдут, но продолжает верить в лучшее.

Он не виноват в том, что…

В чем?

В голове мелькают какие-то образы, но они не знакомы. Это не его собственные мысли — это чужие. Стайлз пытается вспомнить, как он здесь оказался, кто его преследует, что им нужно от него — и не может.

Потому что это не реальность, а воспоминания.

Чужие воспоминания.

Стайлз убирает руку от лица. Он видит окровавленную ладонь. И боль в ногах не от бега, а от синяков, и страшно не из-за угрозы, а из-за… из-за мысли, что ничего не получится.

Парень оглядывает пространство, а потом медленно поднимается. Его сердце возвращается в прежний ритм, его дыхание выравнивается, а сознание медленно возвращается в норму. На мгновение Стайлз ощущает, как картинка начинает блекнуть, но он концентрируется на энергии Айзека — и изображении становится еще более четким.

Стайлз вдруг вспоминает, что порезало ему руку. В его кармане — осколок чего-то острого. Это острое он сжимал, пока загонял в ловушку…

Кого?

Стайлз выходит из-за дерева. Он видит перед собой того, кого никак не ожидает видеть. Это не преследователь. Это спаситель, который бежал на помощь. И Стайлз не знает, почему он видит перед собой именно Скотта.

И почему Скотт смотрит с таким сожалением, словно сделал что-то непоправимое.

— Мне жаль, — говорит он, медленно приближаясь, будто боясь спугнуть. — Мне жаль. Мы ведь можем все исправить, да?

Он аккуратно подходит вперед, и Стайлз понимает, для чего ему осколок. Внезапно он вспоминает, откуда это чувство небезопасности рядом со Скоттом, откуда такое яркое желание смешать свою кровь с его собственной, и почему все должно закончиться именно здесь.

Потому что даже у Скотта есть свои секреты.

И да, знакомство с Кирой — не случайность. Потому что Киру интересовал не Стайлз. Потому что Киру преследовали совершенно другие цели.

Стайлз закрывает глаза. Он понимает, что оказался в капкане, но тягучее, темное и липкие желание вонзить тот самый осколок как можно глубже взрывает сознание. На миг Стилински простреливает острая и болезненная мысль. Даже не мысль, а вопрос — а как это, когда вонзаешь в кого-то острый предмет? Это легко? Или мышцы напряжены? И само проникновение — оно ощущается как, скажем, вибрации? Или ты только видишь то, что делаешь?

Изображение заливается красным.

Стайлз теряет четкость восприятия и не слышит слов Скотта. Он понимает, что его обманули, что за его спиной провернули какой-то фокус.

Стайлз делает глубокий вдох, поднимает голову и видит перед собой учителя история.

— Ты сядешь за парту, Стилински? Ты задерживаешь урок! Если ты плохо себя чувствуешь — тебе лучше…

Он не дослушивает, а разворачивается и чуть ли не выбегает из кабинета. Его кто-то окрикивает — Стайлз не слышит. И не придает значения. Он мчит к кабинету литературы и английского языка, параллельно пытаясь осознать и подобрать слова. Не может, все мысли вышибает напрочь.

— Стайлз! — этот голос отдаленно знакомый, но вот только Стилински не может вспомнить, кому он принадлежит. В его сознании болью шипит только одно имя, и это имя отключает все остальные воспоминание.

В том числе воспоминания о том, что он в школе, и что уже минуты три идет урок. Парень врывается в кабинет, вызывая кататонический шок не только у учеников, но и учителя. В класс влетает еще кто-то. А потом наступает тишина.

Перед классом — не Стайлз, а кто-то, укравший его внешность. Кожа бледная, под глазами — синяки, взгляд такой тяжелый, что создается впечатление, будто на плечи давит свинец. И энергетика. Энергетика слишком ощутимая, слишком яркая, ее почти можно коснуться, стоит лишь протянуть руку. Вокруг парня напряженная, психоделическая атмосфера, которая не позволяет остальным выйти из шока.

Так думает почти весь класс.