Lurk (СИ)

Она прикусывает губу снова, и из-за этого стон приглушается, превращаясь в какой-то болезненный полухрип. На задворках сознания красным светом сигналит мысль, что с минуту на минуту кто-то должен прийти, но Скотт не может ухватиться за нее, даже когда слышится стук в дверь. МакКолл решает открыть дверей и встретить гостей попозже, а Эллисон срывается на крик, видимо, оттягивая момент оргазма, причиняя тем самым себе боль, но продлевая удовольствие.

Азарт — он губителен.

Когда гипнотический «Демон танца» разыгрывается на пятой минуте звучания, а в комнату проникает запах озона и звук чьи-то шагов, Скотт кончает, а Эллисон падает на спину, тут же выгибаясь в неестественной позе и перекатываясь на живот.

Айзек видит распластанную после оргазма (и предшествующей этому мастурбации) девушку. Она обнажена и нисколько не смущается своей наготы при наличии в доме трех парней. Музыка все еще играет, а сердце Лейхи осколками падает к ногам.

Кажется, все удалось.

Эллисон блаженно закрывает глаза и выдыхает. Ей требуется время для передышки. Айзеку — для осознания того, что никаких извинений не будет и все это подстроено специально для него.

Игры для взрослых деточек, обычные прятки-жмурки-догонялки-за-нечистью закончились, так что расходимся, кому нет восемнадцати.

2.

Стайлз оказывается хорошим другом, когда предлагает свою поддержку, а Айзек оказывается разбитым влюбленным парнем, когда принимает эту самую поддержку. Они плетутся к джипу Стайлза, и Стилински уже чувствует проступающий сквозь кожу гнев, смешанный с разочарованием, болью и еще парой единиц эмоций. Они смешиваются, образуя убийственный высокоградусный коктейль.

— Эй, — Стайлз касается плеча парня, заставляя его обернуться. — Не думай о ней, — он говорит медленно, заставляя Айзека загипнотизировано внимать каждому слову. Вот вам и милый улыбчивый Стайлз. — Ненавидь ее, — он произносит слова так, будто срывает чеку и подрывает себя и Лейхи за считанные секунды.

Эмоции Айзека сливаются в одну консистенцию, и Стайлз ощущает их через прикосновения. Он ощущает горечь, боль и унижение. В мгновение к нему передаются гнев, ярость и исступление, а после фонтаном бьет сожаление и собственное бессилие. Стайлз принимает все эти чувства, вбирает в себя хаос парня, который сокрушает его душу, а потом взламывает систему и оказывается уже за третьим барьером разума — там, детские страхи, подростковые комплексы и юношеские угрызения совести. Стайлз хватается второй рукой за плечо парня и, сжимая зубы, смотрит ему прямо в глаза.

— Отдай мне это, — цедит он сквозь зубы, прибегая скорее к угрозе, чем к внушению. Айзек молчит, а его взгляд становится все более стеклянным и неживым. Стайлз ощущает бешеную подпитку. Это сродни резкому порыву ветру в душный день. Это сродни оазису после трех дней борьбы с жаждой. Это доставляет кайф, посильнее оргазма или прихода.

Это сносит на повал, и Стайлз уже не может остановиться, как когда-то не мог с Малией. Но разница лишь в том, что эмоции Малии он просто выпил, а эмоции Айзека — свежие, недавние, сильные и крепкие. Вены на руках чернеют, словно расширяются, а циркуляция крови становится чуть более ускоренной, из-за чего появляется головокружение.

Стилински скалится, а не улыбается и принимает в себя весь хаос, который только есть в этом человеке. Его сносит от чувства удовлетворения и правильности. Озарение и слух становятся еще острее, а сознание… открывается.

Стайлз не знает, с чем сравнить это чувство, но он точно знает, что даже Кира подобного не испытывала. Потому что на Стилински разом обрушили все три барьера не только Лейхи, но и Скотта, и Эллисон и даже существующей где-то в другой вселенной Лидии.

А когда он узнал секреты каждого из них, когда он увидел мимолетные мысли, события, оставившие впечатления, когда он поглотил их переживания и воспоминания, когда обчистил их головы, состряпав таким образом нехилый компромат на каждого из них, Стайлз поняла еще кое-что.

Третий барьер — это мучительные воспоминания, это комплексы, это страхи, но в третьем барьере нет ничего похожего на тот его общий сон с Лидией. Какие-то скрытые от самих же себя страхи, неосмысленные пока желания и жажда самых диких поступков — словом все то дикое, что есть в человеке и в чем он сам боится себе признаться, Стайлзу было недоступно. Оно оставалось вне пределов его досягаемости.

Потому что это было запрятано еще глубже.

На четвертом барьере.

Стайлз помнил теорию старого дядюшки Фрейда о бессознательном. Якобы в каждом из нас есть нечто скрытое и не осознаваемое. Как только это «нечто» (тяга к избиениям или жесткому сексу) начинает осознаваться, то перестает быть бессознательным. Но в большинстве своем все эти склонности проявляются через сны человека.