Лууч (СИ)

Если я раньше думал и твердо знал, просто имел представление о том, что подразумевается под словом пирог, то был далек в своем заблуждении, как никогда. Ничего подобного, мне не доводилось есть, отроду. То, что принесла нам Мерителия, представляло собой выпечку размерами с крупное колесо от телеги, по высоте в две ладони. Стоило надрезать верхнюю хрустящую корочку и оттуда вместе с горячим паром повеяло запахом благородных сухофруктов. Пирог был устроен следующим образом, внутри он делился на четыре равные камеры, наполненные разными начинками. Одна четверть, которую мы разрезали первой была как я уже говорил, со смесью сухофруктов и орехов. Вторая четверть наполнена несколькими видами сыра, и творога, третья напичкана под завязку овощами. Последняя четвертая, не знаю с чем она была, потому что уже после второй четверти живот заполнился до предела, а на третей четверти, я доказал своему желудку теорему, о безграничных возможностях его расширения и применил ее на практике. Все это безумие красочных, вкусовых сочетаний и праздник живота мы умело сдабривали медовухой. Не знаю насчет себя, но про Софикеса могу точно сказать, его она сразила быстрее всех, и нам пришлось нести его с собой в выделенные нам под ключ покои. За половиной недоеденного пирога мы тоже вернулись, попутно взяв еще один кувшин лимонада, с собой, на всякий случай. Четырехкомнатный роскошный номер встретил нас своей идеальной чистотой и миниатюрными деревьями-светильниками, расставленными по всем углам, для достаточного освещения. Софикес не проснулся, и мы его уложили на кровать спать дальше. Всякий случай настал примерно через пару часов, и мы с Головусом не издавая лишнего шума, прошли на цыпочках, в пустую четвертую комнату, и пырнули четвертую четверть. Пирог еще был теплый, в нос ударил сильный, приятный, пряный аромат, на вкус мы сразу определили наличие большого количества грибов, жареного лука, прочей зелени и ненавящевое присутствие ловко замаскированных, неизвестных приправ. Вот они семейный секреты, утолят вкус самого изощренного гурмана. Мы были сражены и на этом отправились спать по своим комнатам. Я выбрал самую маленькую из всех, зато самую уютную, взбитая перина приняла мое уставшее, насытившееся тело, легко и мягко.

В сновидении я бегал за лошадьми по пастбищу и спрашивал их, где я могу найти ту самую, серую, длинногривую лошадь, чтобы она отвезла меня назад, в свой мир, но лошади словно и слушать меня не хотели, разбегаясь от меня в разные стороны, как от сумасшедшего, который говорит с животными. Потом я понял, что ищу ее не там и пошел в чистое поле к диким лошадям, спрашивать их. Те оказались более дружелюбными и вообще спокойными на вид, но говорить со мной, как и их прирученные собратья, наотрез отказывались, несмотря на все мои уверения и уговоры, щипля траву и иногда фыркая.

— Ну ни угрожать же им в самом деле. — Сам с собой вслух заговорил я, отойдя от лошадей, чтобы они меня не услышали.

— Хахахах, хехехех. — Знакомый смех пробрал меня до костей и я повернулся на звук.

Ко мне шел и посмеивался КерукЭде. Всем своим видом давая понять, что я совершил, что то очень забавное и оттого вызвал бурный хохот с его стороны.

— Ты понимаешь, что находишься в мире сновидений, но все равно пытаешься спросить лошадей, где найти другую лошадь. — Успел сказать шаман и опять засмеялся, на этот раз тише.

— Талантливый у меня ученик, ничего не скажешь.

— КерукЭде! Как я рад вас видеть! Мы успешно выполнили, что хотели и теперь возвращаемся домой. — Заговорил я быстро и радостно.

— Знаю мой мальчик, потому я и пришел к тебе лично этой ночью. Вам обязательно нужно уйти из затаенной деревне не позднее чем через три дня, иначе вы не сможете уйти отсюда уже никогда, она поглотит вас и изменит судьбу бесповоротно. Это все, что я хотел сказать тебе, а теперь посмотри воооон туда. — КерукЭде показал пальцем за мою спину, я обернулся и увидел ту самую серую лошадь, с длинной черной гривой.

— Да это же она самая! Видите!? — Я обернулся вновь к шаману, но его уже нигде не было, а когда обернулся обратно к заветной лошади, то уперся лицом во что то белое и мягкое, в последствии оказавшееся подушкой.