Лувр делает Одесса

– Живой! – радостно закричал Гришка. – Ты чего завалился и всех напугал! У нас и без тебя дел хватает. Вставай, успокой Мэри. Видишь, она плачет от страха.

Фима медленно приподнялся и на четвереньках дополз до жены. Сообща невестку с ребеночком уложили на телегу, подбросив туда для мягкости побольше соломы и лоскутное одеяло. Какая-никакая, а кровать. Мэри ласково прижала малыша и дала ему грудь.

– Можно на него еще раз посмотреть? – попросил Фима.

– Конечно, только больше не падай в обморок.

– Обещаю. Мэри, а с нашим сыном все нормально?

– Думаю, да. Сейчас послед отойдет и можно будет перевязывать пуповину. Мне так мама объясняла.

Фима осторожно приподнял уголок льняной простыни. Новорожденный преспокойно лежал и сосал грудь, обхватив ее маленькой сморщенной ручкой. Фима лег рядом с женой и закрыл от счастья глаза.

– Ой-ой-ой, какое непоправимое горе! – завизжала от страха Лея, увидев лежащих рядом супругов с окровавленной простынью. Сгорели все разом! Померли миленькие!

– Тфу на тебя, дурная баба, – оборвал бурные фантазии Хацкель. – Слава Богу, все живы и даже еще больше!

– Это как? – оторопела Лея.

– Внук у меня только что родился.

– Ой, что творится в адском ужасе! Все кругом горит, а в это время душа новая на свет является! И нет ей никакого дела до того, вовремя она или малость поторопилась.

– Дети лучше знают, когда им появляться. Он пришел на смену мне, – еле слышно проговорила Фрейда.

– Мама, зачем такое говорите своим языком! Хоть вы пожалейте нас. Мы и так перепугались до последней организменной клеточки. Щас умоемся и сразу же увидете, какие мы бледные не меньше вас.

– Мама знает что говорит. Не пережить мне сегодняшней беды.

– Уважаемая Фрейда, гоните от себя поганые мысли. Вы сейчас как мой Барух думаете. Половина хаты спалилась, а он от такого печального вида тоже помирать собрался. Сидит, смотрит на дом и плачет. Говорит, не восстановить нам теперь нашу прошлую жизнь. Прям накричать на него хочется, как плохо мне, – снова заревела Лея.

– Тихо, тихо, – обняла подругу Белла. – Вы живы, мы – тоже, а имуществом снова обрастем.

– Я понимаю, беда большая в штетле. Народ криком кричит, к похоронам готовится. Почти ни одного дома не осталось, куда бы ни заглянула беда. Сколько дел предстоит сделать до холодов! Каждые руки на счету. И вы, уважаемая тетя Фрейда, тоже так думайте. Потом помрете, когда ваша помощь будет уже не нужна.

– Это значит, мне нужно жить вечно, – попыталась пошутить Фрейда. – Хотя, твоя правда, нельзя мне сейчас помирать.

– Ладно, миленькие мои, пошла я домой, которого нет и неизвестно, будет ли уже. Кому-то зори, а кому – зарницы, – снова запричитала Лея, утирая слезы. – Ой, что же это я только о своем, а про ребеночка совсем забыла спросить. Как мальчика назовете?

– Яков, – ответил за всех Хацкель. – Достойное имя, и очень уж ему подходит. Родился так, что еле успели его за ногу поймать.

– Это он у вас шустрый и любопытный вдобавок. Сильно уж ему захотелось светопреставление своими глазами посмотреть. Мэри, когда отойдет послед, закопайте его в землю, а потом на этом месте дубок посадите. Была бы девочка – ей березку или рябинку, а мальчику – обязательно дубок, шобы сильный и здоровенький был на всю жизнь.

* * *

Ночь Разумовские пережили в хлеву, каким-то чудом уцелевшем во время пожара. Как он с соломенной крышей мог не сгореть, оставалось для всех загадкой. Только для Фрейды было все предельно ясно.

– Милость это Божья над нашей семьей и любовь безграничная, – укоряла она за непонимание родных. – Где бы наш Яшенька сейчас жил, не будь сарая? Гриня, ты Фиму давно видел?

– Только что. С папой Хацкелем разговаривает. Решают, то ли дом начинать строить, то ли уезжать в соседний штетл.

– И что говорит мой сын?

– Он хочет оставаться и отстраиваться на Фимином каменном фундаменте.

– А Фима что?

– Фима говорит, что уезжать всем нужно. Еще говорит, что с их ремеслом сейчас здесь делать будет нечего. Кому нужна гравировка в такое бедственное время? Еще сказал, раз пошли погромы, они не успокоятся.

– Тоже правильно. Сейчас подожгли, а потом вообще всех перебьют. Уезжайте отсюда сразу же, как схороните меня.

– Бабушка, снова за смерть говорите, а ведь обещали еще пожить.

– Что-то совсем мне плохо, деточка. В груди печет, как в топке, и затылок раскалывается. Дышать прям нечем. Помру я, наверное, сегодня.

Гриня подошел поближе. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, насколько Фрейде было тяжело.

– Глотни водички, легче будет. Ты устала, вот и думаешь плохо. Мы же с тобой еще на болото не сходили за клюквой. Сама говоришь, болотная вода – целебная. Попьешь, сил еще на один год наберешься.

– Это да. Она там на травах настоянная, оттого и лечит разные хвори. Бывало, нахожусь до неимоверной усталости, присяду на корточки, платочек с головы сниму и пью через него прохладную водицу в свое полное удовольствие.

– А зачем через платочек?

– Положено так. Тряпочка от всякого мусора и заразы невидимой защищает.