Лувр делает Одесса

– Вот и настал мой звездный час, – радовался Фима. – Как они не понимают, что если уж мастер один раз что-то сделал, то второй раз сработает еще лучше.

Лучше Ефим делать не стал, а сделал все точно так же, как и в первый раз, включая крошечный дефект на подбородке воина. О нем знал только он. Повторить погрешность, не видя тиары, означало раз и навсегда закрыть тему авторства.

Глава 29

Наконец-то расследование скандального дела закончилось, и Клермон-Ганно смог отправить отчет в Министерство народного просвещения. В нем он подробно описал проведенные мероприятия и выводы, из которых следовало, что тиара не является древним артефактом и была сделана по заказу частного лица, а значит, ее нельзя считать подделкой, потому что это и есть оригинал. Все это лишало вымышленную корону Сайтаферна исторической ценности, но художественная ее ценность была огромной! Ее можно смело назвать произведением современного искусства высочайшего уровня.

Уже на следующий день результаты расследования были опубликованы в центральной прессе. С первым номером газеты малоизвестный ювелир-самоучка превратился в национального героя Франции. Теперь, с точностью до наоборот, все подозрения и насмешки обрушились на Лувр. Дирекцию подозревали в сговоре с мошенниками, а особенно выходца из Одессы эксперта Рейнаки.

Что началось в Париже! На первых страницах печатных изданий красовался Фимин портрет. Все жаждали взять у него интервью, пригласить в гости или просто поговорить. Гению посыпались предложения: заключить долгосрочный договор на эксклюзивную публикацию фотографий его работ, мировое турне с тиарой, сделать украшение для киноактрисы, открыть сеть ювелирных магазинов и даже назвать в честь тиары лекарство от инфлюэнции. Его боготворили, снимали перед ним шляпу и просили автограф.

– Что тиара! Вот если бы вы видели мой саркофаг! – не переставал повторять корреспондентам Фима.

Как и все одаренные люди, Ефим был далек от коммерции, поэтому не проявил интереса ни к одному из поступивших ему предложений. Клермон-Ганно, видя, как Фима без всякого сожаления упускает одну возможность за другой, отдал все его работы в только что открывшийся в центре Парижа ювелирный салон. Заполучив изделия от Разумовского, салон расцвел, популярность заведения взлетела до небес. Все было распродано с баснословной прибылью, которую, естественно, получили организаторы. Виновнику ювелирного переполоха досталась неплохая сумма по одесским меркам, только и всего.

Париж бурлил, Париж пристально наблюдал за ювелиром из России, обсуждая и фиксируя на фотоаппарат каждую мелочь из его жизни. Казалось, все эти годы город только и ждал встречи с гением. Газетчики преследовали его повсюду. Иногда дело доходило до бесцеремонного вторжения дамочек в гостиничный номер под каким-либо предлогом. Фима тушевался и, ссылаясь на незнание французского, вежливо выпроваживал непрошеных гостей. Бремя славы тяготило не привыкшего к публичной жизни Фиму. Хотелось к жене и детям. Хотелось домой.

Теплым майским днем Ефим отправился в выставочный салон за причитающимися ему деньгами. Он вышел из гостиницы, огляделся по сторонам и, не обнаружив вездесущей прессы, с облегчением вздохнул. Весеннее солнце радовало. Хотелось спокойно прогуляться под раскидистыми кронами цветущих каштанов, полюбоваться корабликами и красивыми гуляющими парочками. Сказать, что парижская мода нравилась Фиме, это не сказать ничего. Его восхищали роскошные наряды дам с отделкой из меха и бисера, драгоценных камней и тюля. Шляпки и шелка делали женщин богинями в глазах провинциала. Складки на разноцветных юбках мягко ниспадали с пышных бедер и шуршали, как ласковый весенний ветер. Каждое понравившееся платье он мысленно примерял на Мэри и радовался тому, что смотрелась бы она в парижских нарядах не хуже напудренных барышень. Витрины салонов соблазняли зеркалами в золоченых рамах, мебелью, обитой дорогими тканями, фарфором и ювелирными украшениями. Париж утопал в изяществе и великолепии. Все это радовало Ефима и вдохновляло на новые ювелирные подвиги. Теперь он точно знал, кому нужны его работы и где их продавать.

Не успел он сделать и пару шагов, как кто-то его окликнул.

– Ефим Разумовский! Дорогой вы мой!

Фима оглянулся и обомлел. Перед ним стоял Марк Абрамович собственной персоной. Одет он был дорого, но без прежнего лоска, который так любил хозяин ювелирной лавки. Даже радость от встречи и улыбка не могли скрыть его глубокие душевные переживания.

– Фима, вы позволите мне вас так называть по старой дружбе?

– Конечно, Марк Абрамович. Как вы здесь оказались?

– Живу в Париже, молодой человек. Несколько лет назад перебрался с семьей. Если бы вы знали, как я рад нашей встрече! Я вас искал! – запричитал Левинзон со слезами на глазах.

Откуда ни возьмись появился фотограф. Марк Абрамович моментально изменился в лице и принялся демонстративно обнимать Ефима, искоса поглядывая в объектив фотоаппарата.

– Monsieur Razumovsky, qui est ce monsieur? Est il votre père? [26] – спросил фотограф.