Лужок черного лебедя

– Мне этот день не кажется «добрым» после того, как вы попрали основополагающий принцип нашей школы. А именно: вам почему-то кажется, что вы лучше других, хотя на самом деле ваше поведение говорит как раз об обратном. Аврил Бреддон, раздай учебники. Глава третья. Людвиг Ван Бетховен будет вашим наказанием (собственно, на уроках музыки мы не занимаемся музыкой. Все, что мы делаем, - это конспектируем параграфы из «Жизни великих композиторов». И пока мы пишем, мистер Кемпси достает проигрыватель и ставит виниловую пластинку с музыкой того композитора, о котором мы пишем. И какой-то бархатный, как бы закадровый голос рассказывает нам о самых важных произведениях композитора). И запомните, – предупредил мистер Кемпси, – вы должны не просто переписать биографию, вы должны рассказать все своими словами.

Учителя вечно говорят «расскажите своими словами». Я ненавижу это. Писатели всегда очень четко и точно подгоняют слова друг к другу. Это их работа. Зачем заставлять нас разрывать последовательность слов, задуманную автором, лишь для того, чтобы снова соединить их и тем самым ухудшить? Как я могу сказать, что кто-то был дирижером, не используя слово «дирижер»?

На уроках мистера Кемпси никто особо не дебоширит, но сегодня все были еще тише, чем обычно – словно кто-то умер. Только новенькая девочка, Холли Деблин, один единственный раз нарушила тишину, спросив, можно ли ей ненадолго сходить в школьный лазарет. Мистер Кемпси указал пальцем на дверь и сказал: «иди». Девчонкам чаще, чем мальчишкам, разрешают выходить в туалет или в лазарет. Дункан Прист говорит, что это как-то связано с месячными. Месячные – это загадка для нас. Девчонки не говорят о месячных ни с мальчишками, ни при мальчишках. А мы не особо шутим про месячные, чтобы не выдать то, как мало мы о них знаем.

Если верить «Жизни великих композиторов», то глухота Бетховена была самым важным событием в его жизни. Вообще, все композиторы очень похожи: полжизни они шатаются по Германии и работают на всяких архиепископов и эрцгерцогов. Вторую половину они, должно быть, проводят в церкви (еще я узнал, что мальчики-хористы, ученики Баха, заворачивали свои сэндвичи в листы его рукописей. Они делали это на протяжении многих лет после того, как он умер. И это пока все, что я узнал о мире музыки в этой четверти). Я закончил и отполировал свой конспект о Бетховене за сорок минут, раньше всех.

– «Лунная соната», – говорил бархатный голос с пластинки, – это одно из самых любимых произведений пианистов. Написанная в 1782 году, соната вызывает в воображении образ спокойной луны, отраженной в воде после только что миновавшего шторма.

Я слушал «Лунную сонату» и чувствовал, как внутри меня ноет новое стихотворение. Я уже знал, что назову его «Сувениры». Строчки словно плыли мимо меня, и я хотел, как рыбак, забросить сеть в свое сознание и поймать их, я хотел прямо здесь и сейчас записсать эти строчки, но не решался, только не здесь, не в классе, не сегодня, не сейчас. (И теперь все исчезло, в голове у меня задержалась лишь одна строка «Солнечные блики сонной дрожью расходились по волнам». Стихотворение нужно хватать сразу, когда оно приходит, иначе – упустишь навсегда.)

– Джейсон Тейлор, – мистер Кемпси заметил, что я не уделяю своей тетради достаточно внимания. – У меня для тебя задание.

Пустые школьные коридоры выглядят жутковато. Во время перемен это самое шумное место, но во время уроков – самое тихое. Словно нейтронная бомба испарила всех людей, но оставила здания. Все эти отдаленные голоса… ты словно слышишь их не из классных комнат, а с того света. Самый короткий путь в учительскую – через двор, но я выбрал длинный путь – через старый спортзал. Учительские задания хороши тем, что во время их исполнения ты не рискуешь наткнуться на препятствие, они вроде бесплатной стоянки в «Монополии» (*"Бесплатная стоянка" - очень выгодное игровое поле в "Монополии". Если вы остановитесь на таком поле, то просто отдыхаете до следующего хода. Вы находитесь там бесплатно и не подвергаетесь никаким штрафам*). И я хотел растянуть удовольствие. Я топтал затертый дощетчатый пол старого спортзала и думал о тех ребятах, которые давным давно тоже топтали этот пол, а потом отправились на войну и были все до одного убиты во время газовой атаки. Вдоль одной стены в зале рядами стояли стулья, но на другой располагалась шведская стенка. Мне вдруг захотелось вскарабкаться на нее и посмотреть в то окно, под потолком. Риск минимальный. Если я услышу шаги, я просто спрыгну вниз.

Хотя, когда я взобрался туда, оказалось, что лестница гораздо выше, чем кажется, когда смотришь снизу.

Окно под потолком не мыли годами, и оно стало серым.

И полдень сквозь него выглядел довольно депрессивно.