Тяжелое серое небо, готовое вот-вот обрушиться на землю ливнем. «Лунная соната» летала по орбите моего сознания, как десятая планета. Грачи толпились на водосточной трубе и смотрели, как школьные автобусы громоздко въезжают во внутренний двор школы. Упрямые, скучающие и ворчливые, эти грачи напоминали аптонских панков, тех, что всегда тусуются неподалеку от памятника неизвестному солдату.
Однажды став Червяком, хмыкнул мой Нерожденный Брат Близнец, ты будешь Червяком всю жизнь.
Мои глазные яблоки болели – скоро будет дождь.
Я, конечно, доживу до пятницы. Но когда я вернусь домой, выходные тоже медленно начнут умирать, и понедельник будет все ближе, минута за минутой. А потом – еще пять дней, таких же, как сегодняшний, и даже хуже, гораздо хуже.
Повесься.
– К счастью для тебя, – послышался девичий голос, и я чуть не свалился с высоты в пятнадцать футов в гнездо из сломанных костей, – я не учитель, Тэйлор.
Я посмотрел вниз на Холли Деблин, смотрящую вверх, на меня.
– Что ты там делаешь?
– Кемпси послал меня за свистком, – я спустился вниз. Холли Деблин всего лишь девочка, но она высокая, ростом с меня. Она бросает копье дальше всех в школе. – Сегодня он дежурит на выезде из школы, будет регулировать движение школьных автобусов. Тебе уже лучше?
– Да. Просто нужно было полежать немного. А ты как? Они ведь не дают тебе покоя, да? Уилкокс, Дрэйк, Броус и остальные.
Отрицать это не было смысла, но и признать это – значит сделать это еще более реальным.
– Они просто мудаки, Тейлор.
Странно, но после этих ее слов сумрак в старом спортзале рассеялся.
– Ага, – они-то, конечно, мудаки, но разве мне от этого должно быть легче?
Кажется, именно в этот момент я услышал, как первые капли дождя застрекотали по стеклам.
– Ты не Червяк. Не позволяй всяким мудакам решать, кто ты есть.
Мимо часов, под которыми обычно заставляют стоять провинившихся учеников, мимо кабинета секретаря, где старосты классов берут классные журналы, мимо кладовой. Путь в учительскую лежал через длииииинный коридор. Я замедлялся по мере приближения. Стальная дверь учительской была наполовину открыта сегодня. Уже издалека я увидел низкие стулья внутри и черные сапоги мистера Уитлока. Из дверного проема вырывались клубы сигаретного дыма, похожие на лондонский туман в фильме о Джеке Потрошителе. Но я знал, что по ту сторону двери, как пчелиные соты, располагаются отдельные мини-кабинеты, где у каждого учителя есть персональный стол.
– Да? – мистер Данвуди смотрел на меня своим драконовским взглядом. Одет он был в свитер с узором в виде коричневой хризантемы на плече. В руках он держал алую книгу «История глаза» Жоржа Батая.
– Как и утверждает название, – сказал мистер Данвуди, заметив, что книга привлекла мое внимание, – это прозведение посвящено истории оптики. А ты что здесь забыл?
– Мистер Кемпси попросил меня принести ему его свисток, сэр.
– Как в том рассказе «Свистни, и я явлюсь тебе, мой мальчик»? (*
– Да, сэр, наверно. Он сказал мне, что свисток лежит на его столе. На стопке бумаг.
– Или, возможно, – мистер Данвуди сунул колпачок ингалятора в свой носище и сделал глубокий вдох, – мистер Кемпси просто хочет закончить карьеру учителя, пока его сердце не отказало окончательно. Уехать в Сноудонию и пасти там овец? Со своей шотландской овчаркой? И петь эту песенку «О дай мне приют в стране гор»? Может быть, поэтому он тебя и послал за свистком?
– Я думаю, он просто будет сегодня дежурить на выезде из школы, регулировать движение школьных автобусов.
– Его комната – там. Последняя. Всегда под нежным присмотром Холли Лэмб, – мистер Данвуди снова уткнулся в «Историю глаза» и не сказал больше ни слова.