ЛВ 3 (СИ)

И вот стоим мы — леший мой мужик крепкий, основательный, суровый, но справедливый, и я на фоне его пигалица-пигалицей. Вот только сейчас подумала, что надо было бы тоже сарафан со рубахою надеть, так нет же, решила впечатление произвести, натянула темно-зеленое бархатное платье чародейское, туфельки на каблучке, да украшения Водей подаренные — а там изумруды такие, что в их отсветах и глаза мои зелеными стали. И с другой стороны мои волосы сейчас чернее воронова крыла, от нападения навкары еще я не отошла, от того и предпочла платье тонкое, стан обнимающее, думала на фоне его волосы темные сочтут крашенными.

И тут леший возьми да и скажи:

— Весь, у меня сердце бьется…

Чуть не рухнула.

На друга верного посмотрела с сомнением, ближе подошла, ухо к груди приложила — стучит. Я ошалело на лешего гляжу, он точно так же на меня. Шок у нас обоюдный. Рукав рубахи закатал, в вены вгляделся, недолго думая ногтем оцарапал… закапала наземь кровушка алая.

— Вот ты ж пень гнилой! — выругался леший.

Я стояла. Молча. Шокированно. Потрясенно. Опосля на свои руки поглядела, да на клюку, снова на руки. А леший на меня глядит, злой аки медведь-шатун, что посередь зимы от голода лютого проснулся.

— Слушай, — протянула извинятельно, — я не знаю, что это, но, я это… я узнаю… у аспида.

— Веська, — прорычал зверея леший, — я же тебя прибью же!

Уж думала испугаться, да только:

— Ты же меня же не прибьешь же, потому что некому тогда будет у аспида спрашивать! — заявила с видом невозмутимым.

Только вот не было во мне невозмутимости. Я знала, что это была не моя магия. Моей хватило бы на иллюзию, качественную, на всей территории леса Заповедного устойчивую, но вернуть лешему человеческую ипостась я не могла. Чародеи могли. Вот они да — коли собрались бы человек сорок зараз, да силу в заклинании едином объединили. И так если подумать, у меня же одни остатки остались, крупицы только, а иллюзию они обратили в быль. И то, что у лешеньки облик человеческий появился, это мелочи сущие, он все равно сможет свой истинный возвратить в любой миг по желанию, но я же в ту страшную ночь магию эту выплескивала на все, что только могла. А то, что не могла, то Агнехран забрал, меня от пламени чародейского спасая.

— Нужно будет замеры сделать, во лесу да яру, и во всех садах, куда сила хлынула, — обстоятельный у меня был леший, и опытный, и мудрый — сразу смекнул что к чему.

Переглянулись мы встревожено. А с руки лешеньки все так же капала кровь. Он на рану свою глянул, чуть глаза сузил и затянулась та корой древесной, древесная кора едва срослась, приняла облик кожи человеческой, и мы с лешим снова переглянулись. Не по себе было. И мне и ему.

— У тебя волосы темнее стали, — заметил друг мой верный.

— Еще бы не стать, я же магию через себя пропускаю, вот и потемнели, — и совсем хорошее настроение мое пропало.

На смену ему тревога пришла, да в душе поселилась, свернувшись змеей ядовитою.

— Успокойся, разберемся во всем, — решил лешинька, да меня за плечи обнял.

Так бывает дуб столетний тонкую слабую березку поддерживает, чтобы не упала та от ветра сильного, да дождя проливного. Вот и мне леший был опорою.

— У Води Заводь навсегда осталась с водой ключевой, — не знаю, от чего вспомнила. — Навеки изменилась.

— Я не изменился, — твердо сказал леший, — встретим ведьм и обратно облик свой приму. Не тревожься понапрасну.

«Надо будет с Агнехраном поговорить» — решила для себя я.

И на том успокоилась.

Встала ровно, горделиво да величаво, и может я и пигалица, да зато у меня клюка всем на зависть, и леший тоже, и лес, и яр, и две чащи Заповедные и… и счастье, тихое, согревающее душу теплом радостным счастье.

И тут на думы про счастье да тревоги времени не осталось — ведьмы подлетали.

Леший правду сказал — красиво летели. Косяками. У ведьм построение такое — впереди десятник летит, в смысле десятница, за нею косяком десять ведьм, по пять в каждой ветви. Такие десятки в сотни формируются. Издали кажется, что птицы математику освоили, да летят в строгой пропорции, а в близи понимаешь — главная ведьма десятка или сотни, она метлы своих подопечных контролирует. И вот не ждали мы, совсем не ждали, что случится страшное — поломается строй ведьминский, едва они к незримой границе Гиблого яра прикоснутся.

Да только вышло, как вышло.

Тысячница, одна из самых верховных, что на метле летела с царственным видом коронованной княжны, в стену воздушную влетела аки птица в дерево. На метле не удержалась, и по склону стены покатилась презабавно — мелькали руки, ноги, голова… слетел парик, демонстрируя залысину существенную на макушке, потом кулон странный — он за стену пролетел, а вот ведьма нет. Рухнула она в кусты от нас недалече, шагах в тридцати, поднялась на четвереньки, головой затрясла ошалело. Опосля не поднимаясь, на нас потрясенно вытаращилась. Мы на нее. Она на нас.