Львиное сердце

– Наверное, я единственная в мире женщина, которую ревновали к бурундуку, – сказала она и засмеялась уже громко, неудержимо и весело. – Леша, ты меня просто убил!

Баженов тоже смеялся – он был рад, что она развеселилась.

– Я тебя не убил, а оживил! – самодовольно сказал он. – Ты ожила, и мы сейчас знаешь куда пойдем?

– Конечно, знаю, – задыхаясь от смеха, еле выговорила Инга. – В какую-нибудь кофейню. У тебя от всех бед один рецепт – поесть и выпить кофе!

– Во‐от! – Баженов расплылся в довольной улыбке. – Видишь, какое между нами взаимопонимание!

Он крепко взял ее за руку, и они пошли.

Тихая улица Суворова была малолюдна в этот предвечерний час, хотя буквально в квартале отсюда кипела жизнь, шумной рекой тек Университетский проспект, и оживленные толпы людей двигались по обеим его сторонам. Но сюда доносились лишь отголоски той жизни, и им никто не мешал. Ни люди, ни машины не преграждали им дорогу, и они быстро шли, почти летели, крепко взявшись за руки, то ныряя в глубокие тени домов, то опять вырываясь на солнцепек.

Инге так и казалось – она не идет, а летит, не чувствуя земли под ногами. Она вдруг вспомнила недавний тематический вечер в библиотеке Ангелиши, посвященный живописи Шагала. Инга тогда долго рассматривала репродукцию картины «Над городом», где двое влюбленных парили над крышами домов. Сейчас она точно поняла и почувствовала, о чем эта картина…

Она поделилась своими мыслями с Баженовым, и он засмеялся.

– Видел эту картину… У меня бабуля обожала живопись, у нее альбомов этих было – уйма! И Шагал тоже. И эту прикольную парочку я помню. Считаешь, мы на них похожи?

– Как две капли воды! – уверила она.

Дальше они почти не разговаривали, только время от времени переглядывались, улыбались и летели вперед. А стайки голубей, попадающиеся им на пути, вспархивали и сопровождали их в полете…

Подходя к своему офису, Боб Нечитайло увидел, что его ждут. На скамейке перед его кабинетом сидел не кто иной, как Алексей Баженов, Ингин так называемый однокурсник, чье существование доставляло ему очень мало удовольствия. Тот сидел, сгорбившись, уперев локти в колени, голову в кулаки, а глаза в пол.

Боб бесшумно приблизился и несколько секунд постоял, засунув большие пальцы рук в карманы джинсов, покачиваясь и глядя на гостя сверху вниз своими немигающими глазами.

– Это откуда ж к нам такого красивого дяденьку занесло? – наконец громко спросил он.

Баженов вздрогнул и поднял голову. Боб достал ключ, открыл кабинет и, входя, позвал:

– Вэлкам!..

Усевшись за стол, он в упор глянул на Баженова, занявшего стул для посетителей, и заговорил:

– Ну что? Сдаваться пришел? Будем чистосердечно сознаваться? Сотрудничать со следствием?

Баженов поморщился. Такой тон его не устраивал, и в другое время он бы вспылил и сказал пару ласковых этому индюку, а то и вмазал бы по наглой роже, но сейчас момент был неподходящий.

– Послушай, Боб, – начал он, но чертов друг детства тотчас перебил его:

– Кому Боб, а кому – Роберт Викентьевич!

Баженов втянул воздух сквозь зубы и начал снова:

– Послушай, Роберт Викентьич, чистосердечно сознаваться мне не в чем, а вот сотрудничать я готов… Как я понимаю, твое расследование застопорилось?

Боб молчал, но по его недовольной физиономии было видно, что гость прав.

– Я тут на днях кое-что узнал, – продолжал Баженов. – Хочу тебе рассказать. Не понимаю пока, какое это имеет отношение к делу, но вот носом чую, что какое-то да есть! Будешь слушать, Роберт Викентьевич?

Боб секунду поколебался, потом сказал:

– Слушать буду. А вот верить – не знаю, еще не решил… Хватит болтать, рассказывай, что хотел.

…Через час Боб Нечитайло и Баженов все так же сидели в кабинете, но теперь совершенно по-другому – упершись локтями в стол и сблизив головы. Они разговаривали негромко, как будто опасались, что кто-то мог их подслушать. Изменился и тон беседы: Боб перестал задираться и ерничать, слушал внимательно, сверля его взглядом и задавая серьезные вопросы. По его загоревшимся глазам Баженов понял: Боб почуял след…

Когда он кончил свой рассказ, сыщик задумчиво побарабанил пальцами по столу.

– Значит, она вспоминает ночь, снег, детский плач и какое-то чудовище без лица? Вряд ли это просто ночной кошмар, сны так навязчиво не вспоминаются, а если и вспоминаются, то не пугают – всегда понимаешь, что это сон… Скорее всего это отголосок какого-то реального события…

С минуту Боб задумчиво молчал, а затем продолжил:

– Я знаю Ингу с пяти с половиной лет, и на моей памяти с ней ничего плохого не случалось. Значит, это случилось, когда она жила в Академгородке… А там произошло убийство ее матери… И здесь у меня один вариант: Инга видела, как убивали ее мать, и она вспоминает именно это…

– Нет, Инга об этом ничего не знает. Она думает, что отец и мать погибли в автокатастрофе!

– Ну, мне-то об этом можешь не рассказывать, – пренебрежительно фыркнул Боб. – Я сам всегда так считал. Это мы с Ингой когда-то вынудили Алю рассказать про автокатастрофу… Выходит, она во второй раз соврала…