Львиное Сердце

Дверь оказалась приоткрытой: необычное дело. Изнутри не доносилось ни звука. Он старался унять тревогу: Генрих, мол, спит, а слуги присматривают за ним.

Маршал вошел. И застыл в ужасе, потому что комната была ободрана: гобелены, шкатулки с ценными вещицами, серебряная посуда – все исчезло. Уильям посмотрел на Генриха. Тот лежал, нагой и неподвижный, на голом матрасе: руки и ноги разбросаны, как у куклы, кожа посерела. Он был мертв.

– Господи Иисусе, нет! – простонал Маршал.

Ноздри и губы короля были покрыты запекшейся черной кровью – след последней агонии. Налитые кровью глаза пялились в потолок, помутнев навеки. Отведя взгляд, чтобы пощадить остатки достоинства государя, Маршал выскочил в коридор и принялся громко звать людей, любых, способных помочь ему. Первым подоспел Уильям де Триан, один из тех пятерых, что сопровождали короля после Френе. Взяв у рыцаря плащ и велев ему охранять дверь – ценой жизни, если понадобится, – Маршал вернулся в опочивальню и прикрыл труп монарха, снедаемый виной и стыдом.

– Простите меня, государь. Если бы я остался, то оградил бы вас от такого бесчестья. Ничего подобного не случилось бы.

Маршал осмотрел комнату. Слуги постарались на славу: не сохранилось ни одной ценной вещи. Мух привлекает мед, волков – падаль, муравьев – пшеница, с горечью подумал он. Так и люди. Но, вместо того чтобы выместить ярость на бессовестной прислуге, он заставил себя успокоиться. Предстояло много дел. Короля следовало омыть и облачить в дорогие одежды. А на другой день – доставить в аббатство Фонтевро, в двенадцати милях вниз по Луаре. Генрих всегда благоволил этому женскому монастырю и завещал похоронить себя там.

Оставалась еще одна обязанность, самая неприятная. Нужно было известить Ричарда о смерти отца.

Занимаясь неотложными делами, Маршал изо всех сил старался не думать о встрече с герцогом – новым королем.

В церкви Фонтевро царил покой. Сальные свечи на подставках заливали собор золотистым светом. Тело Генриха лежало в гробу перед алтарем, облаченное в лучшие одеяния, с двумя серебряными пенни на веках, с руками, молитвенно сложенными на груди. Маршал, де Краон и их товарищи, облаченные в полный доспех и с мечами наголо, несли караул подле короля. Он провели тут всю ночь, пока монахини, многие из которых плакали, возносили к небу песнопения, и весь день. Отслужили мессу, тело Генриха предали земле. Теперь ждали приезда Ричарда и Джона.

Под покровом ночи велось много тихих разговоров, в которых Маршал не участвовал. Все, от простых рыцарей до баронов, прибывших отдать последние почести, переживали, не зная, чего им ждать от Ричарда. Склонялись к тому, что будет достаточно изъявить покорность, принести присягу на верность и предложить свой клинок. Положение Маршала, убившего коня под новым королем, было иным. Он уже потерял счет займам, коням и оружию, предлагавшимся с лучшими намерениями. В итоге Уильям, не в силах сдержать раздражение, заявил, что не жалеет о своих поступках. Господь оберегал его всю жизнь, продолжил он, не оставит и теперь.

После этой отповеди Маршала оставили в покое, но внутренняя тревога не давала ему покоя. Скорее всего, его лишат земель и отлучат от королевского двора. Может быть, и даже весьма вероятно, бросят в темницу. Смертной казни знатных особ подвергают редко, но не каждый же повинен в деянии, какое он совершил по дороге из Ле-Мана во Френе. Ничто не мешало ему бежать – эта мысль не раз приходила ему в голову, – но так поступает лишь трус, человек без чести. Маршал был давно и заслуженно известен как человек чести, и эта слава значила для него все. Вместо того чтобы бежать, он предстанет перед судом Ричарда.

Даже если это будет стоить ему жизни.

Время шло. Река пришедших попрощаться превратилась в ручеек. Монахини раздавали воду стоявшим в карауле подле тела короля. Колокола аббатства прозвонили к вечерне, а часом позже – к полуночнице. Впереди еще одна долгая ночь, подумал Маршал, чувствуя, как ноют колени и бедра. Это не важно, как и то, насколько устанет он к рассвету. Когда Ричард приедет, он будет готов.

На улице послышался топот копыт, затем голоса. Оклик и ответ.

Все глаза обратились к входу.

В храм влетел обеспокоенный Жан д’Эрле.

– Сэр, – воскликнул юноша. – Герцог здесь!

«Господь на кресте! – взмолился Маршал. – Не оставь меня в этот час».

Минуту спустя, предшествуемый несколькими рыцарями, решительным шагом вошел Ричард. С головы до ног он выглядел по-королевски. Роскошная грива волос была расчесана и умаслена. Золотые анжуйские львы украшали темно-фиолетовую тунику; пояс, ножны и сапоги были сшиты из тисненой кожи. Зато лицо – каменное, как у статуи. В шаге позади него держался братец Джон со своими змеиными глазками. Были и другие, но на них Маршал не смотрел.

Взволнованный, как никогда за многие годы, Уильям опустился на колено и склонил голову. Прочие, стоявшие у гроба, сделали то же самое.

Ричард остановился в нескольких шагах от отцовского тела.

– Встаньте, – сказал он.

Маршал и его товарищи повиновались.

– С вашего позволения, господа.