Львиное Сердце

От ее улыбки подкашивались ноги.

– Как давно ты служишь у герцогини Матильды? – спросил я, кое-как собравшись с мыслями.

– Почти четыре года.

Я осведомился, откуда она родом.

– Из-под Честера. – Она наморщила лоб. – Ты хорошо говоришь по-французски, но это не твой родной язык.

– Я ирландец, госпожа.

– Руфус – это твое настоящее имя?

– Нет, госпожа. Я был крещен как Фердия.

Похоже, ей было интересно, и я выложил все. Про Кайрлинн. Про мою семью. Про норманнское нашествие. Про то, как меня отправили заложником в Стригуил. Про Изабеллу. Про встречу с герцогом Ричардом. Про то, как я поступил к нему на службу, про плавание через море и про события, произошедшие с тех пор. Естественно, о Роберте Фиц-Алдельме я не упомянул.

– А ты, госпожа? Ты прибыла сюда, когда супруг твоей хозяйки был изгнан? – Она кивнула, и я спросил: – Вы подвергались опасности?

– Слава богу, нет. Император Генрих – человек милосердный: он разрешил моей госпоже остаться в Саксонии, но она предпочла сопровождать мужа.

– Я очень рад, что вам пришлось уехать, – ляпнул я, не подумав.

Она вскинула бровь, но от этого стала только краше.

– Мою госпожу вынудили покинуть свой дом.

Я покраснел еще пуще и поспешно проговорил:

– Я хотел только сказать, что, если бы вы не приехали в Кан, мы никогда бы не встретились.

– Так ты рад этому?

– Так рад, что слов нет, – заявил я, расплывшись в ухмылке, как амадан.

На мою улыбку она ответила своей, куда более сдержанной.

– Мы побеседуем еще?

Я с удивлением и отчаянием сообразил, что мы уже близки к концу зала. Время наше подошло к концу, и сердце мое упало. Мечты о поцелуе, с самого начала казавшиеся несбыточными, теперь вовсе обратились в дым.

– Ничто не доставит мне большего удовольствия, госпожа, – сказал я с полупоклоном.

На прощание она легко коснулась моей руки.

Клянусь, я словно вытянулся ввысь фута на два.

Когда я вернулся, Филип, видевший нас вместе, засыпал меня вопросами.

– Судя по гордой походке, ты преуспел. Это правда?

Я улыбался так, что болели щеки.

– Сдается мне, я ей понравился.

– Поцелуй?

Я сердито глянул на него.

– Нет, конечно! К тому же там было слишком много народа.

Филип понимающе посмотрел на меня.

– Ты и близко не подобрался к поцелую.

– Нет, – уныло признал я. – Но она хочет встретиться со мной снова.

Филип по-дружески пихнул меня.

– Ты проторил путь, я следом, – сказал он и ушел.

У него был острый глаз – Жюветта пробиралась к выходу из зала.

– Удачи, – шепнул я.

Наступило и прошло Рождество. Устроенные королем празднества получились запоминающимися: такого зрелища я в жизни не видел. Гостей было так много, что откормленных телят и свиней жарили прямо в замковом дворе, а все пекари в городе дни напролет готовили хлеб. Де Борна заперли в комнате, а в те редкие минуты, когда его выпускали, вместе с ним ходил солдат, чтобы не дать ему снестись с Джефри или с Молодым Королем. Поток посетителей в шатер Джефри несколько иссяк, но не до конца. Ричард сдержал слово и не стал ничего говорить братьям или закатывать им сцену. Он посвятил себя охоте в окрестностях Кана, и нам, оруженосцам, зачастую приходилось отсутствовать в замке от рассвета до заката.

По этой причине видеться с Алиенорой было затруднительно, и я старался пользоваться любым случаем. Вопреки моей неизменной застенчивости и недостатку изящных манер, девушка, похоже, находила мое общество приятным. Она слушала, как я рассказываю о своем детстве, о Кайрлинне, о моей семье, и даже смеялась над моими жалкими потугами пошутить. Я же упивался каждым ее словом и дрожал всякий раз, когда мы прикасались или приближались друг к другу настолько, чтобы представить себе возможность объятий или поцелуя.

Однажды губы наши могли встретиться: мы стояли очень близко и смотрели глаза в глаза, но последовал вызов от Матильды, и эта зыбкая возможность разбилась так же неотвратимо, как глиняный кубок, падающий на каменные плиты пола. Распалившись пуще прежнего от этой неудачи, я плохо спал и постоянно грезил об Алиеноре. Вот только время было не на моей стороне. Вскоре после Благовещения рождественские придворные празднества заканчивались. Если я хотел добиться хоть какого-то успеха, следовало успеть до этого дня.

День Нового года, начало лета Господня 1183-го, выдался ветреным и холодным. Я, как обычно, занимался своими делами, но мысли об Алиеноре постоянно отвлекали меня. Филип сказал что-то, но я не услышал. Джон де Мандевиль заметил это и без церемоний привел меня в чувство.

– Может, герцог еще не видит, что ты витаешь в облаках, но я-то вижу, – рявкнул он мне на ухо. – Если не хочешь, чтобы с тебя спустили шкуру сегодня, очнись.

Ошеломленный – Джон никогда прежде не разговаривал со мной так, – я встряхнулся. Со временем я понял, что выволочка сослужила мне добрую службу. Любовь – это замечательно, но только не тогда, когда она парализует. Будь я в бою, а не в услужении у герцога, я погиб бы в первой же стычке с врагом.

В скором времени последующие события вытеснили Алиенору из моих мыслей, по крайней мере до поры.