Львиное Сердце. Дорога на Утремер

Корабль держался берега, и в канун Михайлова дня подошёл к Мессинскому проливу. Джоанна нырнула под парусиновый навес, натянутый в качестве убежища для женщин, сказав, что должна успокоить Алисию, ведь судно входит в бурные воды близ Фаро, где нашёл смерть брат бедняжки Мариам понимала, что у Джоанны имелась и иная причина ей не хотелось, чтобы заносчивый шкипер стал свидетелем её усиливающейся тошноты. Королева не была уже маленькой девочкой, страдавшей от морской болезни так сильно, что вынуждена была продолжить брачное путешествие по суше. Однако, как Алисия, она питала глубоко укоренившийся страх перед морем. Мариам предпочла остаться на свежем воздухе. Опершись на борт, фрейлина наблюдала, как ласточки описывают в небе круги и петли, когда заметила корабли.

В последний год своего правления Вильгельм отправил сицилийский флот курсировать у берегов Утремера, не позволяя сарацинам установить блокаду Тира. Учитывая лихорадочное стремление Танкреда к власти, Мариам не удивил бы факт, что узурпатор отозвал эскадру. Флот находился под началом прославленного адмирала Маргарита де Бриндизи, приходившегося Мариам зятем, — он был женат на её сводной сестре Марине, ещё одной незаконнорождённой дочери старого короля Вильгельма. На краткий миг Мариам пришла мысль просить Маргарита замолвить слово за Джоанну, но потом она посмеялась над своей наивностью. Адмирал — обладатель множества достоинств: это прирождённый моряк, бывший до поступления на королевскую службу удачливым пиратом, но у него скорее крылья вырастут, чем пробудится сентиментальное стремление помочь ближнему. Более того, Мариам никогда не была близка с Мариной. Как и прочие сводные сёстры, одну из которых выдали замуж за императора Кипра, она была много старше Мариам, родившейся в последний год жизни отца.

Галера начала маневрировать среди стоящих на якоре кораблей, и Мариам обрадовалась, когда Джоанна снова появилась на палубе.

— Джоанна, Маргарит вернулся из Святой земли. Я и не знала, что сицилийский флот такой многочисленный. А ты?

— Это не сицилийский флот. — Голос Джоанны прозвучал как-то сдавленно, и Мариам обеспокоенно повернулась к ней. Но королева улыбалась — самой ослепительной улыбкой из всех, какую доводилось видеть Мариам.

— Смотри, — сказала Джоанна, вытянув руку.

Подняв глаза, Мариам впервые обратила внимание на красный с золотом штандарт на мачтах, обрисовывающихся на фоне голубого сентябрьского неба. На штандартах красовался королевский лев Англии.

Шкипер сожалел, что Мессина — порт глубоководный, что позволяло кораблям причаливать прямо к городской пристани. Если бы якорь пришлось бросить на рейде, не было бы нужды спорить с этой проклятой бабой — капитан знал, что это королева, но раз она не сицилийка, то её статус его не впечатлял.

— Я уже объяснял, мадам, — буркнул он. — Данный мне приказ совершенно ясен: я должен сгрузить тебя наместнику, а тот потом препроводит тебя в лагерь английского короля.

Джоанна нахмурилась — ей резануло слух выражение «сгрузить» — словно речь о мешке муки для местного пекаря.

— И сколько мне, по-твоему, ждать? Сейчас уже...

Когда лицо её просветлело, а на губах заиграла торжествующая улыбка, шкипера кольнуло недоброе предчувствие. Он повернулся, уже догадываясь, что увидит. Народ на пристани раздавался в стороны, расчищая путь подъезжающим всадникам. Те были облачены в кольчуги, лучи солнца играли на металлических кольцах. Предводитель ехал на фыркающем сером жеребце, явно вскормленном для ноля боя, а не узких улочек Мессины. Сообразив, что смотрит в лицо неотвратимому поражению, капитан ворчливо отдал команде приказ опустить сходни.

Джоанне хотелось встретить Ричарда с достоинством — как никак, она уже не озорная сестрёнка, как он её помнил, но жена, мать, вдова и королева. Решимости этой не хватило надолго. Соскочив с седла, Ричард бросил поводья одному из подручных и с улыбкой устремился к ней. И она, подобрав юбки, побежала в его объятия. Происходящее привлекло внимание толпы. Узнав королеву, люди потянулись ближе. Прибытие большой английской армии не радовало жителей Мессины, и между местными и солдатами уже произошло несколько стычек. Однако в этот миг все зрители улыбались, растроганные волнующей встречей брата и сестры.

Когда Ричард отпустил её, Джоанна с трудом перевела дух — так крепко он сжимал её, — а глаза наполнились слезами, которые так редко текли во время тяжких месяцев неволи.

— Ах, Ричард... С детских лет не была я так счастлива!

— Я тоже, ирланда, — ответил он.

При звуке этого давно забытого прозвища слёзы хлынули у неё потоком. Братьям нравилось придумывать для маленькой сестрёнки забавные и нежные имена. Хэл величал её «чертёнком», Жоффруа — «котёнком», но Ричард предпочитал «ласточка», «жаворонок» или «птичка», неизменно на ленгва романа родины их матери.

— Джоанна, скажи мне правду. — Ричард уже не улыбался. — Тебе причинили вред?

Плотно сжатые губы и мрачный тон подсказали ей, что имеет он в виду, и молодая женщина затрясла головой.