Львиное Сердце. Дорога на Утремер

Канцлера немедленно препроводили в личные палаты Танкреда, где его ждали сам король, его жена Сибилла, её брат Рикардо, граф Ачерра и старший сын Рожер. Выходит, имеет место семейный совет? Маттео не винил Танкреда за то, что тот принимает заботы близко к сердцу. Бог свидетель, у государя их хватает. Им удалось наконец-то подавить сарацинское восстание, а в мае немецкое войско под предводительством епископа Майнцкого вынуждено было отступить. Однако сарацины не выказывают к Танкреду той лояльности, какую питали к Вильгельму. И только вопрос времени, когда Генрих организует полномасштабное вторжение. А теперь приходится иметь дело с английским королём, славящимся своим дурным характером, при этом серьёзно обиженного на Танкреда. Да, Маттео вполне понимал, в чём кроется причина множества бессонных ночей и беспокойных дней его государя. Чего он не понимал, так это почему Танкред с неожиданным упрямством отклоняет его совет. Кто бы мог подумать, что куда проще окажется сделать Танкреда королём, чем сохранить за ним корону?

Маттео уселся насколько возможно ближе к жаровне с дымящим морским углём, потому как в его возрасте холод и сырость пробирали, казалось, до самых костей. И благодарно улыбнулся, когда Рожер поспешно подставил стульчик, на который старик уложил ноющую ногу. Хороший мальчик, этот Рожер, и станет в один прекрасный день хорошим королём — если они не натворят сейчас ошибок, если он сумеет убедить Танкреда прислушаться к голосу разума.

Сибилла, даже в разгар кризиса не забывавшая о долге хозяйки, позаботилась о том, чтобы Маттео ждал кубок его любимого вина. Но не успел канцлер пригубить напиток, как Танкред наклонился над столом и протянул старику письмо.

— Послание от английского короля, — сказал он. — Прочти.

Маттео едва взглянул на послание, как Танкред не утерпел:

— Он требует, чтобы я послал его сестру к нему в Мессину с эскортом, достаточным для её охраны, чтобы вернул ей вдовью долю и уплатил компенсацию за «страдания», которые она претерпела по моей вине. По тону письма можно подумать, что я держал эту женщину в подземной темнице, а не во дворце Дзиса!

— Насколько нам известно, ему могли сообщить, что с ней плохо обращались, — ответил Маттео, перечитывая письмо ещё раз, уже более внимательно.

— Не удивлюсь, если он думает, что я продал её багдадскому халифу! Ты читал письмо, Маттео. Оно написано не тем языком, каким один король должен писать другому.

— Верно... Это слова рассерженного брата. Брата, в распоряжении которого внушительный флот и самая многочисленная армия, какая высаживалась когда-либо на сицилийскую землю.

Танкред ожёг канцлера взглядом:

— Я не собираюсь продолжать это спор, Маттео. Ты вполне ясно дал понять, что предпочитаешь искать союза с Англией, а не с Францией. Но я не позволю обращаться со мной как с пустым местом. Я помазанник Божий, и клянусь Господом, Ричард признает меня таковым!

Обведя взглядом палату, Маттео заметил, что зять всецело поддерживает Танкреда. Это его не удивило, потому как Рикардо являлся человеком действия и не любил рассуждать. Зато Сибилла выглядела озабоченной, и в канцлера это вселяло надежду — он знал, какое большое влияние имеет королева на мужа. Рожер растворился в тёмном углу комнаты, но Маттео знал, что сын поступит так, как скажет отец, даже если сам будет питать сомнения. Канцлер решил, что пришло время обратиться за подмогой — поутру надо вызвать в Катанию архиепископа Монреале.

Взяв письмо, Танкред снова перечитал его, и на щеках и шее у него появились красные пятна.

— Похоже, английский король не понимает, что не вправе угрожать. — заявил он. — Это моё королевство, не его. И его сестра в моих руках. Что, если я обрату её в заложницу его хорошего поведения?

Рожер невольно пошевелился в своём углу, но тут же замер. Маттео подавил вздох, пытаясь понять, почему Танкред не видит, что заложник для одного является для другого поводом к войне и захвату.

— Я не советую этого делать, монсеньор, — тихо произнёс старик. — Решительно не советую.

— Какая неожиданность, — ехидно заметил Рикардо.

Но Танкред не ответил. Вместо этого он скомкал пергамент, подошёл к жаровне и уронил письмо на угли. Смрад горящей овечьей кожи наполнил палату, но король стоял и не двигался до тех пор, пока документ не обратился в пепел.

ГЛАВА IX Палермо, Сицилия

Сентябрь 1190 г.

Шестнадцать лет. Эти два слова стали путеводной нитью для Джоанны, потому как стоило ей впасть в отчаяние, она напоминала себе, что мать перенесла шестнадцатилетнее заточение и претерпела куда большие лишения и унижения. У неё хотя бы есть общество из нескольких фрейлин: верная Беатриса, молодая вдова Елена, маленькая Алисия и Мариам, преданная как ни одна кровная сестра. А Алиеноре в первые два года плена не с кем было даже поговорить. У Джоанны отобрали драгоценности, чтобы она не могла подкупить слуг, но оставили всю одежду, собак, книги — всё то, в чём её матери отказали с самого начала.