Львица по имени Лола

Лев прекрасно знал, кто такой Игорь. Точнее, это знала Лола. И не хотел сейчас видеть, как мучается Дина, подбирая слова.

— А что здесь куплено лично тобой? — к черту Игоря, раз тебе так неприятна эта тема. — Мне интересно.

— Вон! — Дина с облегчением махнула рукой. — На стене. Мой вдохновитель.

Лев повернул голову. На стене красовался постер с голым мужиком в очках. Теоретически Левка должен был знать, кто это. Это кто-то известный. Но для Льва это был голый тощий мужик в очках. Любопытная у Дины… муза.

— Знаешь, какая самая популярная фраза в музеях? — он отпил кофе. Дина явно наблюдала за его реакцией.

— Какая? — девушка спрятала лицо в чашку с кофе.

— О, это ж это!

Дина рассмеялась.

— Вот и я сейчас тоже — о, это ж этот! — Лев пожал плечами. — Напрочь вылетело из головы, кто это? — кивнул в сторону постера.

— Ив Сен-Лоран. Тебе простительно о нем не помнить. Зато ты столько всего другого знаешь. Я под огромным впечатлением от сегодняшнего вечера.

Угу, спасибо маме, все организовала и написала шпаргалку, которую Левка добросовестно выучил. Уж что-то, а навык заучивания текста у него развит прекрасно, спасибо Лоле.

Они еще немного поговорили про Каподимонте, но вечер неумолимо превращался из просто вчера в поздний. Но при этом не становился томным.

Левку же на кофе позвали. Ну вот, кофе испил — и бывай таков.

Но едва он принял решение встать и откланяться, как сидевшая рядом на диване Дина вдруг придвинулась и положила голову ему на плечо.

Как дышать, Левка тут же и забыл.

Что, одним кофе дело не ограничится?

Глава 7. Слезы душат-душат, я в плену обмана

Какое-то время ничего не происходило. Внешне, по крайней мере. Бешено стучало сердце у мужчины, тихо, словно боясь что-то нарушить, дышала девушка. И тишина.

— Ну, делай уже что-нибудь.

— Страшно.

— И в кого ты у меня такое ссыкло?!

Сидеть так вот, чувствуя, как прижимается ее щека к его плечу, слушая, как она дышит — можно бесконечно. Но, наверное, это неправильно. Он так и не понял, что в прошлый раз сделал не так. Дело в Разине? Дина что-то решила? Если во второй раз она снова в какой-то момент замрет ледяной статуей в его руках — то это полное фиаско. Что происходит — не понимает, как выкручиваться — идей нет. Но сидеть так и дальше и ничего не делать — это выглядеть полнейшим идиотом.

Он повернул голову. И сверху посмотрел на ее лицо. Птичий разлет темных бровей, ресницы густые и пушистые, как перья, острый подбородок. И узкий пухлый рот.

Как вот это все не поцеловать?!

Поцеловал. Едва он наклонил голову, Дина распахнула глаза. Так и поцеловались — глядя в глаза друг другу.

Целоваться с ней по-прежнему сладко. И все так же срывает голову, мгновенно выключает самоконтроль и тянет на глубину первобытных желаний. Ворваться в рот, смять губы, оплести язык языком, а стройный девичий стан — руками. И когда почувствовать на своей шее тонкие женские руки — радостно и обречённо сказать самоконтролю «Прощай». Держать себя в руках, когда Дина так рядом, рядом ее губы и руки — не-воз-мож-но.

В какой-то момент джентльмен — или паникер — в Левке все ж проснулся. И попытался это безумие остановить. Совершить невозможное — уйти от вспухших горячих губ, затуманенных глаз, от пальцев, вцепившихся в волосы на затылке. В общем, отстранился и попытался что-то сказать. Дина все поняла без слов. И прижалась всем телом — плотно, неумело и отчаянно.

Все благие намерения на этом же и угасли.

Лев и Дина даже успели сменить положение на диване с сидячего на лежачее. И Левка даже умудрился расстегнуть пару пуговиц на своей и одну пуговицу на Дининой рубашке. И на этом — все. Он не понял, почему. И что именно стало причиной. Но почувствовал точно. Как она снова… да, снова оледенела вся. Кажется, дышать будто перестала, руки безвольно повисли, и даже тело словно потеряло несколько градусов тепла.

Отстранился, все еще не веря, что это снова произошло. На что-то все же еще надеясь.

И осознал совершенно непостижимый факт.

Дина его боится.

До судорог боится.

До дрожи.

До паники.

Что он сделал, чтобы вызвать такую реакцию?!

Тишина в этот раз была просто давяще оглушительной, до чувства удушения. Не было спасительного шума гуляющей толпы где-то вдалеке. Только они двое, и молчание — гранитное, свинцовое, тяжелое.

И это оно, полнейшее, мать его, фиаско.

— Уже поздно, — произнес Лев чужим каркающим голосом. — Я, наверное, пойду.

Дина лишь кивнула. Стянула до горла ворот рубашки. Похоже, сейчас она была не способна говорить.

Чудесно, блядь, кофе попили.

***

Она прорыдала половину ночи. И треть этого времени — взахлеб. Давясь до рвоты своими слезами. Вспомнить потом не могла — когда еще так истово плакала в своей жизни. И плакала ли так вообще. Когда родители погибли — наверное. Но в это время она не любила возвращаться даже в воспоминаниях, да и вообще, тогда было детское, это не в счет. Взрослая она не так плакала. Или, наоборот, став взрослым — учишься не плакать. Или, наоборот, научившись не плакать — становишься взрослым. Херовая какая-то философия. Да и не до нее. Все глушили и перебивали эмоции.