Львица по имени Лола

Он был нужен ей. Как это назвать — любовью, привязанностью, зависимостью или каким-то другим таким же абсолютно бессмысленным словом — Дина не знала. Знала лишь то, что сейчас, когда еще звучал в квартире отзвук захлопнувшейся двери, она — задыхалась. От того, что не дышит одним воздухом с ним. От того, что не касается. От того, что…

… нема.

И не может объяснить.

Это вообще невозможно объяснить.

Потому что это не происходит с людьми.

Вторую половину ночи она ходила из угла в угол по квартире, мычала, стонала, кусала губы и пальцы. Задавала себе разные вопросы. Но ответов не находила. В ней, Дине, не было ответов. Или они были так глубоко, куда страшно лезть.

А где их искать вовне, если твой мир ограничен, очень сильно ограничен?

Измученная, с опухшим лицом и искусанными пальцами, она заснула в пять.

***

До дома шел пешком. Частично пешком, потом вызвал такси. Ходьба пешком не помогла.

Потом долго курил на кухне, одну за одной, не чувствуя вкуса табака.

Страх.

Впервые Лев Кузьменко видел в глазах девушки страх.

Чем заслужил?

Левку девушки любили. Ну, по крайней мере, он так считал. По крайней мере, на это все указывало. Отказов не знал, недовольных не оставалось. Легко, весело, просто.

А теперь на тебя смотрят с ужасом.

Клыков не отрастил, господин Кузьменко? А тентаклей?

Он пытался думать, но выходило лишь тупить и немножко страдать. И курить.

И Лола молчит.

— Сама в шоке, малыш.

***

Решение пришло утром. Из ниоткуда. Из ночных слез, видимо.

Ей надо кому-то рассказать. С кем-то посоветоваться. Иначе нельзя, иначе тупик, иначе она просто лопнет. Но кому?

Алле Максимовне? Угробит старушку.

Марте? Она далеко, а рассказывать надо лично, не по телефону.

Тогда кому?

То, что рассказать об этом можно только женщине, Дина знала — нет, не знала даже, чувствовала — точно, остро. А женщин в ее окружении — раз-два и обчелся. Была бы жива мама… ах, если бы была жива мама… Сейчас было все совсем иначе.

И решение пришло — мгновенное, чётко, ясно. Как летнее небо. Конечно, набежали облака. То бишь, сомнения, но их Дина смела. Больше некому рассказать, а значит — ей. И к черту все доводы разума. Сейчас Лола — она. И точка.

***

— Лола, к тебе дама с визитом.

— На хер.

— Рискни, — хохотнул Гаврилов.

А он уже успел забыть. Ну, то есть, о Дине не забывал, конечно, ни на секунду не забывал, наверное. Но не в образе Лолы же. А тут — здрастье вам, пожалуйста.

***

— Скучала по мне?

— Ужасно!

Ложь дается так тяжело и больно, что хоть вой. В первый миг ему хочется тряхнуть Дину, хорошенько тряхнуть за плечи и крикнуть: «Эй, это же я, неужели ты не видишь?!». Но удается сдержаться.

— Я тоже по тебе ужасно скучала.

И в отличие от его слов — слов, сказанных в образе Лолы — слова Дины звучат как-то странно серьезно и по-настоящему. Левка медленно опускается на диван, хлопает рядом с собой.

— Садись-ка, милка-голубка. И рассказывай.

— Что?

— Все.

Откуда эти слова родились в нем — не представлял.

— Знаешь… — она садится рядом. Пауза. Приносят чай, его Дина разливает по чашкам. И видно, видно так, словно он смотрит на девушку в микроскоп под огромным увеличением, — как она собирается — с мыслями, с духом, черт его знает с чем еще. — Знаешь, я и правда хочу рассказать тебе всё.

В тот момент Лев, конечно, не знал, что за этими словами открывается дверь в его персональный ад.

***

Весь многокилометровый путь от клуба до дома он покрыл пешком. Даже не представлял — как ему это удалось. Но идти было необходимо. Он чувствовал в этом такую острую, такую настоятельную потребность, что сопротивляться ей не мог. А еще Левку гнало вперед совершенно новое чувство.

Ненависть. На грани с желанием убить.

Если бы сейчас рядом с ним каким-то образом оказался Разин — убил бы, не задумываясь. При том, что Лев никогда не был ни драчуном, ни задирой, и повышенной агрессивности отродясь за собой не замечал. Тут было иное. Захлестывающее все нутро желание вцепиться в горло. Зубами. И выгрызть. Загрызть насмерть.

Алая волна ненависти немного спала, когда он дошел до места обычной встречи с «ночными бабочками».

— Угостишь коньяком, сладенький?

Сигареты в кармане нашлись, и он отдал в чьи-то пальцы пачку. А потом виновато развел руки.

— Извините, девочки, я сегодня без бутылки. Но, если честно, сейчас сам бы чего-нибудь выпил.

Послышались разговоры вполголоса, кто-то кому-то что-то резко сказал — и вот ему протягивают фляжку. Там что-то крепкое — виски или ром, а, может быть, текила или даже водка, но он это чувствует только по тому, как непроизвольно сбивается дыхание при глотке. А вкуса, как и градусов алкоголя — нет, не различает.

В голову вдруг приходит новая и неожиданная мысль. Кто и как сломал этим девочкам жизнь? Ведь не по своей же воле они оказались здесь, каждый день раздвигая ноги перед тем, кто заплатит. Да и вряд ли дело ограничивается только раздвиганием ног…

— Эй, тормози! — смеется кто-то. — Все вылакаешь так!

Фляжка и в самом деле полегчала существенно.

— Простите, девчули, — отдает чужую собственность. — Компенсирую, обещаю. За мной не заржавеет.