Львовская гастроль Джимми Хендрикса

Под утро Алика Олисевича разбудил звонок мобильного, доносившийся со стороны двери. Разбудить разбудил, но с дивана не поднял. За окном было еще темно. Едва слышимо шуршал мелкий дождь, и мелодия мобильного на фоне дождя звучала приятно и совсем не раздражающе. Не возникало ни малейшего желания ее отключить. И она продолжалась с перерывами несколько раз. Алик лежал на спине и смотрел в потолок. Вот опять слышен только дождь, но, наверное, сейчас снова заиграет мобильник! И действительно, мобильник звучал еще дважды, прежде чем окончательно замолк. Алик перевернулся на живот и снова задремал.

Часиков около девяти ему захотелось выпить кофе. Поднялся и вспомнил о звонившем ранее мобильнике. Вытащил его из кармана куртки. Пять звонков от Рябцева. Первый — в шесть утра!

«Что с ним стряслось?» — подумал. Перезвонил.

— Ты новости по радио слушал? — взволнованно спросил Рябцев, даже не поздоровавшись.

— Да я только проснулся!

— Так сначала послушай, потом вспомни, что я тебе говорил, а потом снова перезвони мне! — выпалил бывший гэбэшник и отключился.

Озадаченный Алик оглянулся на печку, на заготовленную с вечера джезву, на стеклянную банку с молотым кофе, плотно закрытую капроновой крышкой.

«Новости или кофе? — спросил Алик сам себя. И сам себе ответил — Кофе!»

Минут через двадцать он-таки включил телевизор, но там по единственному нормально показывавшему каналу шел прогноз погоды.

Алик снова набрал номер Рябцева.

— Я ничего не нашел, — сказал ему. — А что там передавали?

— Ночное ограбление рыбного магазина на Липинского, через выбитую витрину вынесли всю живую рыбу. На месте преступления оставлены несколько птичьих перьев. За последние два дня — пять одинаковых нападений на женщин. Ничего не похищено, лица и руки женщин исколоты тонкими острыми предметами, у двух насквозь пробиты щеки, у одной оторвано ухо. Нападения были совершены в одном районе между двенадцатью и двумя часами ночи!

— Я не Шерлок Холмс, — сказал Алик и вздохнул. — И рыбу я, кстати, почти не ем!

— Я не закончил, — снова заговорил Рябцев. — Одна из пострадавших утверждает, что на нее напали две огромные белые птицы.

— Ну и что? — Алик, как ни напрягался, искренне желая понять взволнованность бывшего капитана КГБ, а всё безрезультатно. Ну, ограбление магазина… Ну, ночные маньячные нападения на женщин… Что тут нового? Женщин, конечно, жалко! Но слава богу, что живыми остались! Пускай не бродят по ночному городу, тогда и нападений не будет!

— Все жертвы утверждают, что перед нападениями почувствовали себя плохо, их тошнило, а на языке выступала соль! Я уже попросил моих бывших коллег собрать информацию! Это то, о чем я тебе говорил! Помнишь?

— О море? — спросил Алик, вспоминая недавний разговор с бывшим капитаном. — О Карпатском море?

— Ну да! Ты же дома сейчас?

— Да.

— Не уходи, я скоро приеду!

Озадаченный разговором Алик снова улегся на диван.

И тут его словно подбросило. Он уселся, потер пальцами виски. Ему вспомнилось, как шел он недавно ночью домой от Рябцева, с Сыхова. Вспомнилось, как какая-то непонятная сила не дала ему перейти улицу, как его охватил непонятный страх, как воздух наполнился солью и соль эта еще долго оставалась на языке, не давая ему до утра заснуть и отвлечься от этого непонятного происшествия. Рябцев сказал, что женщины тоже ощущали на языке соль? То есть с ними происходило что-то похожее? Но ведь на них еще и напали!

Алик сходил во двор за водой, поставил на широкую конфорку старой печки чайник, а на вторую — джезву. Заварил одновременно и чай, и кофе. Чай оставил на потом, на ближайшее «потом», когда понадобится глушить чаем разбушевавшийся у него внутри кофеин. А пока налил себе чашку кофе и вышел с ней во двор, под мелкий моросящий дождик.

По Замарстиновской громче обычного из-за мокрой дороги проезжали машины. Низкое небо обещало продолжение дождя и, возможно, превращение мороси в ливень.

«Хорошо, что он не попросил меня к нему на Сыхов приехать», — подумал Алик о Рябцеве.

В такую погоду приятно оставаться дома, даже если дом такой маленький, как у Алика. Такая погода только подчеркивает уютность любого пространства, накрытого крышей и отгороженного от остального мира собственными стенами.

Появлению Рябцева во дворе предшествовало веселое бурчание мотора его «piaggio». Бывший капитан, однако, был не весел лицом. Зайдя в жилище Алика, он стащил с ног осенние ботинки, снял синюю клеенчатую плащ-накидку. Прошел и молча уселся в кресло у печки. Печка, будучи единственным источником тепла в этом жилище, уже успела нагреть воздух.

— Ну, здравствуй! — Рябцев уставился в глаза Алику, сидевшему на вечно разложенном диване. — Что будем делать?

— А что мы можем делать? — Алик пожал плечами.

— Надо спасать город! Это же наш город?! Надо бить во все колокола! Сообщить в «желтые» газеты — они наверняка поднимут шум! Вон, из-за какого-то негодяя «Доктора Пи» сколько шума! А тут дела посерьезнее! Может, хоть тогда милиция и контора задумаются о происходящем и его возможных последствиях?