Львы Аль-Рассана

Глаза девушки широко раскрылись. Она пощупала теплую ткань.

– Разве что кому-то захочется проснуться на том свете, – ответила она.

– Хорошо. Спасибо за предупреждение. – Элиана собралась уходить.

– Госпожа.

Она остановилась и оглянулась.

– Вы знаете лавку торговца игрушками, в конце улицы Семи Поворотов?

– Я ее видела.

– Прямо за ней, у городской стены, стоит липа. За ней, вдоль стены, кусты. Там есть выход из города. Это маленькая калитка, она заперта, но ключ висит на гвозде на дереве, с тыльной стороны, примерно на высоте моего роста. – Она показала рукой. – Если вам когда-нибудь понадобится выбраться, это один из способов попасть к нам.

Элиана опять помолчала, потом кивнула.

– Я рада, что у моей дочери такие друзья, – сказала она и снова вышла на солнечный свет, который теперь, без накидки, ее не согревал.

Она решила в это утро не ходить на базар, хотя обычно это доставляло ей удовольствие. Можно послать кого-то из слуг. Ей было холодно. Она повернула назад, к кварталу киндатов и к дому, в котором прожила тридцать лет.

«Подумайте об отъезде». Вот так просто.

Скитальцы. Они всегда думали об отъезде. Бродили, словно луны среди неподвижных и сверкающих звезд. «Но луны ярче, – любил говорить Исхак. – Ярче звезд и добрее солнца». И они с ним уже так долго считали своим домом Фезану.

Она решила ничего не говорить ему об этой встрече.

На следующий день рабочий-кожевенник из джадитов обратился к ней, когда она вышла утром, чтобы купить новую накидку, – ее старая шаль оказалась совсем ветхой.

Мужчина ждал ее прямо за охраняемыми воротами квартала. Как только она свернула за угол, он подошел к ней. Он вел себя почтительно и явно чего-то боялся. Не стал тратить времени зря, что Элиану устраивало. Он сказал то же самое, что вчерашняя девушка. Он тоже был пациентом Джеаны – или его юный сын. Из слов мужчины Элиана поняла, что прошлым летом микстура Исхака, проданная по минимальной цене, одолела опасную лихорадку. Этот человек был благодарен, он не забыл. И он сказал, что им благоразумнее будет на время покинуть Фезану, еще до конца весны. В тавернах идут разговоры, сказал он, насчет дел, которые не сулят ничего хорошего.

«Люди сердятся, – сказал он. – А самых непримиримых ваджи на углах улиц больше никто не осаживает, как это было раньше». Она прямо спросила его, уехал бы он с семьей, если бы та же опасность грозила джадитам. Он ответил, что решил сменить веру, хотя много лет противился этому. На первом же перекрестке он ушел от нее не оглядываясь. Она так и не узнала его имени.

Элиана купила себе накидку в маленькой, надежной лавке на улице Ткачей; с ее владельцем она была знакома уже лет десять или больше. Возможно, у нее разыгралось воображение, но купец вел себя с ней холодно, почти неприветливо.

Может быть, у него просто плохо идут дела, старалась она уговорить себя. Безусловно, в прошлом году Фезана пережила горе, а после и настоящие лишения, когда летом почти все, кто стоял в центре жизни города, погибли во рву.

Но изгонять из-за этого киндатов?

Это не имело смысла. Налоги, которые платили неверные – киндаты и джадиты, – шли на поддержку ваджи и храмов, на укрепление стен и выплату дани, которую Фезана посылала в Вальедо. Несомненно, молодой король Картады или хотя бы его советники это понимают. Несомненно, они предвидят экономические последствия, которые наступят, если квартал киндатов в Фезане опустеет из-за переселения его жителей в другие города.

Или из-за чего-то похуже.

На этот раз она рассказала Исхаку о предостережениях. Ей казалось, она точно знает, что он скажет при помощи тех нечленораздельных звуков, которые Элиана научилась понимать с прошлого лета.

Но он ее удивил. После стольких лет он все еще мог ее удивлять. Это вести из Сореники, объяснил он, стараясь говорить четко. В них следует искать объяснение: новое настроение в мире, новый взмах маятника. Перемена в воздухе, в ветрах.

Они начали тайком готовиться к отъезду в Рагозу, к Джеане, вместе со всеми слугами.

Но слишком затянули с приготовлениями.

Их дочь на той же неделе, когда ее мать известили об опасности – на той самой неделе, когда чуть не умерла Инес Вальедская, – готовилась к рагозскому карнавалу, которого ждала с бо́льшим удовольствием, чем ей хотелось признать.

Однажды утром Альвар де Пеллино, сменившись с дежурства, шел встретиться с ней на людном перекрестке. Рядом с ним шагал Хусари, а поодаль следовал бдительный юный Зири. Альвар решил про себя, что Джеана еще никогда не выглядела более красивой. Хусари, которому он под влиянием минутного порыва однажды ночью признался в своих чувствах к Джеане, предупреждал его, что весна имеет обыкновение влиять на молодых людей подобным образом.

Альвар не думал, что виновато время года. Многое изменилось в его жизни с прошлого лета, и перемены еще не закончились, но то, что он почувствовал к Джеане на исходе той первой ночи у походного костра к северу от Фезаны, не изменилось и не изменится. В этом он был совершенно уверен. Он понимал, что в этой уверенности есть нечто странное, но она оставалась.