Львы Аль-Рассана

Альвар, для которого это не было грехом, решил, что ему тоже надо выпить, хотя обычно он не пил так рано. Они прикончили несколько бутылок, прежде чем вышли из таверны.

– Горные кошки, – задумчиво произнес в какой-то момент ибн Муса, – по слухам, совокупляются яростно.

– Не надо мне такого говорить! – простонал Альвар.

Хусари ибн Муса – торговец шелком, солдат, ашарит, друг – рассмеялся и заказал еще одну бутылку хорошего красного вина.

Шагая в одиночестве сквозь толпу мимо прилавков с масками, Джеана сурово убеждала себя в том, что ее обман невелик и она имеет полное право остаться одна. Тем не менее она не любила притворяться и очень любила обоих этих мужчин. Ее саму удивил тот укол ревности, который она явственно ощутила, когда длинноногая ашаритка с маской горной кошки улыбнулась Альвару совершенно недвусмысленной улыбкой.

И все же Альвара и Хусари совершенно не касается то, что у нее уже есть карнавальная маска, любезно подаренная визирем эмира. Она устала от постоянных сплетен, которые окружали их отношения; они ее раздражали. Тем более после того как появление соблазнительной Забиры из Картады превратило ухаживания Мазура за Джеаной в почти исключительно ритуальные действия.

Волноваться из-за почти оставленных им попыток завоевать ее так же сильно, как раньше она переживала из-за его уверенности в том, что ее капитуляция – всего лишь вопрос времени, было непоследовательно, но Джеана остро сознавала, что именно таковы ее чувства.

Она вздохнула. Она даже представить себе не могла, что сказал бы на все это сэр Реццони из Батиары. Что-нибудь насчет глубинной природы женской половины человечества. Бог и его сестры знают, как часто они спорили об этом в период ее жизни в Батиаре. Она написала ему после того, как пришли известия о Соренике. Но ответа пока не получила. Он жил там бо́льшую часть времени, но не постоянно. Часто он увозил семью с собой на север, пока читал лекции в каком-нибудь из других университетов. Но, возможно, он погиб. Она изо всех сил старалась не думать об этом.

Оглянувшись, Джеана заметила Зири, который пробирался сквозь толпу неподалеку от нее. Некоторое время после того, как их с Веласом похитили убийцы, посланные к двум детям, Джеане приходилось подавлять в себе тревогу всякий раз, когда она выходила на улицу. Она довольно быстро поняла, что Зири всегда находится неподалеку. Он стал ее маленькой тенью, научился – в слишком юном возрасте – прятать на теле кинжал и использовать его смертоносную силу. Он убил человека, чтобы спасти ей жизнь.

Однажды ночью ее вызвали в казармы к Зири. Сначала он показался ей смертельно больным: у него было очень бледное лицо, его сотрясали приступы рвоты. Но оказалось, что все дело в вине. Люди Родриго впервые взяли его с собой в таверну. Она гневно отчитала их за это, и они стерпели. Но, по правде говоря, Джеана понимала, что они знакомят его с жизнью, которая сулит ему гораздо больше того, что он получил бы в Орвилье. Сложится ли его судьба лучше, счастливее? Как может смертный знать ответ на этот вопрос?

Ты мимоходом прикасаешься к жизням людей, и эти жизни меняются навсегда. Иногда с этим трудно примириться.

Зири очень быстро поймет, если уже не понял, что она не собирается покупать сегодня маску. Это не имеет значения. Он дал бы четвертовать себя, прежде чем хотя бы одной живой душе проговорился о том, что знает о ней.

Джеана училась принимать то, что другие люди, кроме матери и отца, ее любят и поэтому совершают определенные поступки. Еще один трудный урок, как ни странно. В детстве она не была ни красивой, ни особенно милой; правильнее было бы даже назвать ее строптивой и дерзкой. «Таким людям в юности не удается научиться быть любимыми, – думала она. – У них мало практики».

Она пошла медленнее, чтобы полюбоваться некоторыми выставленными на прилавках изделиями. Удивительно, что даже самые невероятные маски – бобер, кабан, усатая серая мышь, сделанные из мягчайшей кожи, – были выполнены так, что выглядели чувственными и привлекательными. Как можно придать чувственность голове кабана? Она не знала, но она ведь не была мастером. «Маски будут выглядеть еще более соблазнительно завтра вечером, – подумала Джеана, – при свете факелов и лун, когда вино потечет по улицам и переулкам города, смешивая анонимность со страстью».

Мазур пригласил ее на ужин вчера вечером, в первый раз за долгое время, и в конце трапезы преподнес этот подарок. Он был учтив и уверен в себе, как всегда.

Она открыла шкатулку, которая и сама по себе была прекрасна: из слоновой кости и сандалового дерева, с серебряным замочком и ключиком. Внутри, на ярко-красном шелке, лежала маска белой совы.

Джеана знала, что сова – священный символ лекарства, белой луны и стремления к знаниям, луч бледного света, освещающий долгие дороги во тьме. Галинус, отец всех лекарей, ходил с посохом, навершие которого венчала резная сова. Немногие знали об этом. Очевидно, Мазур знал.

Это был щедрый, продуманный подарок от человека, который всегда проявлял по отношению к ней щедрость и вдумчивость.