Львы Аль-Рассана

Она посмотрела на него. Он улыбался. «Проблема с Мазуром бен Авреном заключается в том, – решила Джеана в тот момент, – что он знает о своей проницательности; и когда он делает подарок, то всегда попадает в самую точку. Он не испытывает неуверенности и не ждет одобрения».

– Спасибо, – сказала она. – Маска очень красива. Я почту за честь надеть ее.

– Она должна быть вам к лицу, – серьезно сказал он, непринужденно раскинувшись на диване напротив нее с бокалом вина в руке. Они остались одни; слуг отпустили, когда ужин закончился.

– Скажите, – прибавила Джеана, закрывая коробку и поворачивая в замке изящный ключик, – что вы выбрали для госпожи Забиры? Если это не слишком смелый вопрос.

Строптивая и дерзкая. Как можно ожидать, что человек изменится? И она всегда испытывала удовольствие – такое редкое удовольствие, – заставляя этого мужчину заморгать и заколебаться, пусть всего лишь на мгновение. Это было почти ребячеством, Джеана это понимала, но ведь не всегда ребячество – это плохо?

– С моей стороны было бы неблагородно раскрыть тайну ее маски, не так ли? Так же как и рассказать ей о том, что я подарил вам.

Он действительно умел поставить собеседника в глупое положение.

Но ее реакция на это была почти такой же, как на протяжении всей жизни.

– Наверное, – небрежно проговорила она. – Скольких из нас вы лично нарядили на этом карнавале, чтобы никто, кроме вас, не знал, кто скрывается под маской?

Он снова заколебался, но на этот раз не от смущения.

– Двоих, Джеана. Вас и Забиру. – В его бокале, наполненном светлым вином, играли отражения свечей. Он печально улыбнулся. – Я уже не так молод, как прежде, знаете ли.

В подобных вещах ему не чуждо было лицемерие, но на этот раз у нее возникло ощущение, что он говорит искренне. Джеана была растрогана и ощутила легкий укол вины.

– Мне очень жаль, – сказала она. Он пожал плечами.

– Не надо меня жалеть. Пять лет назад, даже два года назад, я бы этого заслуживал. – Он снова улыбнулся. – Хотя, должен сказать, ни одна из женщин, кроме вас, не задала бы подобного вопроса.

– Моя мать пришла бы в ужас, услышав ваши слова.

Он слегка покачал головой.

– Думаю, вы на нее клевещете. Думаю, она была бы довольна, что ее дочь стоит любого мужчины.

– Едва ли это так, Мазур. Я просто колючая. Иногда это мешает.

– Знаю, – сказал он, скорчив гримасу. – Это-то мне известно.

Она улыбнулась и встала.

– Уже поздно для практикующего лекаря, – сказала она. – Могу ли я еще раз поблагодарить вас и откланяться?

Он тоже встал, по-прежнему грациозный, разве что боль в бедре иногда беспокоила его в дождливую погоду. Совсем не такой старый и дряхлый, каким ему хотелось в тот момент казаться. У того, что говорил Мазур, всегда была какая-то цель. Аммар ибн Хайран, который и сам был точно таким же, предупреждал ее об этом.

Иногда совсем не хочется прослеживать все уровни смыслов или последствий. Иногда хочется просто делать то, что хочется. Она подошла к Мазуру и впервые нежно поцеловала его в губы.

И вот это его удивило, поняла Джеана. Он даже не обнял ее. Так же она когда-то поступила с ибн Хайраном в Фезане. Она ужасная женщина.

– Спасибо, – сказала она визирю Рагозы. – Спасибо за маску.

Шагая домой в сопровождении телохранителя, она вспомнила, что забыла спросить, в чем он сам явится на карнавал.

Под утренним солнцем, среди толпы народа, вспоминая этот вечер, Джеана обнаружила, что она уже дошла до конца длинной улицы с прилавками. Она повернула налево, к озеру, где было спокойнее. Зная, что Зири незаметно следует за ней, она шагала без какой-то определенной цели, неизвестно куда.

Она могла вернуться в больницу. Там у нее лежали трое пациентов. Еще можно было зайти домой к женщине, которой вот-вот предстояло рожать. Но сегодня утром никто из них особо не нуждался в ее заботах, и так приятно было бродить по весенним улицам, не имея срочных дел.

Ей пришло в голову, что единственное, чего ей действительно не хватает здесь, в Рагозе, – это подруги. Ее окружало так много достойных, даже выдающихся мужчин, но как раз сейчас ей так недоставало возможности выйти за городские стены в это ясное утро, наполненное пением птиц, и посидеть возле приземистой хижины вместе с Нунайей и другими уличными женщинами, выпить чего-нибудь прохладного и посмеяться над их непристойными, язвительными рассказами. «Иногда необходимо иметь возможность посмеяться над мужчинами и их миром», – подумала Джеана.

Она провела – сколько, бо́льшую часть года? – в мире мужчин, и вела себя серьезно и профессионально. Спала в палатке зимой среди отряда воинов. Они уважали ее за это, доверяли ее мастерству и ее суждениям, а некоторые из них даже любили ее, и Джеана это знала. Но не было другой женщины, с которой она могла бы просто посмеяться или в совместном недоумении покачать головой над причудами солдат и дипломатов. И которой, возможно, она могла бы даже рассказать о своих ночных страданиях, когда она лежала без сна, прислушиваясь к звону струн, певших для других женщин на темных улицах внизу.