Глядя в сторону солнца, она увидела, как Родриго сделал обманное движение, а затем с силой опустил меч слева, и как Аммар парировал удар своим мечом движением, безупречным, как шелка Хусари, как строка стихотворения, как доброе вино на исходе дня. Он плавно перевел парирующий удар в разящий, идущий понизу, и Родриго, быстрый, как сон охотничьего кота, опустил свой щит и отразил его.
Оба воина сделали шаг назад. Они стояли и смотрели друг на друга из-под шлемов, не двигаясь. Началось. Джеана закрыла глаза.
Войска тяжело загудели: то был жаждущий, настойчивый, подстегивающий звук.
Снова открыв глаза, Джеана увидела, что Хусари подошел и стоит рядом. Он плакал, не таясь и не притворяясь.
Она взглянула на него, потом молча отвела глаза. Она боялась заговорить. Она себе обещала. Поклялась, что не будет плакать. Пока все не закончится. Пока время не убежит от них, как те кони на равнине.
Они ни в чем не уступали друг другу. Оба они всегда это знали. В каком-то смысле то крайнее напряжение сил, которое сейчас требовалось, чтобы выжить, было благом: оно не пускало в душу печаль, которая лишала сил.
У него были причины остаться в живых. На вершине холма к востоку ждала женщина. Там была любовь. Он с трудом отразил низкий удар и одновременно сделал выпад вперед – очень трудный, – и этот выпад был элегантно отбит. Он еще никогда не встречал такого искусного мастера меча. Не встречал равного себе. Можно ли назвать это танцем? Следует ли им заключить друг друга в объятия? А разве они уже этого не сделали?
Здесь нужно передать руководство телу, которое действует быстрее мысли. Движения, которые невозможно даже вообразить, расплывчатое мелькание встретившихся клинков. Разум парил где-то сверху, вне досягаемости, кроме тех случаев, когда он что-то замечал. Слабость, неуверенность.
Никакой неуверенности здесь, в красном свете заката. Он и не ожидал ее встретить.
На вершине холма стояла любовь.
Давным-давно, на службе у Рагозы, они выманили старого разбойника ибн Хассана и вынудили его устроить засаду на отряд, везущий дань, а потом ее отобрали. Однажды ночью у походного костра Джеана спела им песню киндатов:
Он внезапно споткнулся, шагнув назад под натиском атаки; выругался, когда почувствовал, что падает. Он слишком невнимателен, позволил себе отвлечься. Он же видел этот камень и думал о том, как его использовать.
Отчаянно извернувшись, он выпустил щит – за спиной, ремнем вверх – и освободившейся левой рукой остановил падение, упершись ладонью в траву и одновременно подняв меч, чтобы блокировать нисходящий удар противника и отбить его.
Под тяжестью этого удара он позволил себе перекатиться в нужное место, поднял свой щит и снова вскочил на ноги, не прерывая плавного движения. Как раз вовремя, чтобы отразить второй быстрый выпад. Потом упал на одно колено и нанес рубящий косой удар, молниеносный, за гранью своих возможностей. Ему почти удалось прорвать оборону, он чуть было не вонзил меч в противника. Но не вонзил. Их силы были равны. Они оба всегда это знали. С первой встречи в Рагозе. В саду с укрощенным потоком.
Ему пришла в голову мысль, что было бы хорошо положить оружие на потемневшую траву. Уйти прочь от этого места, от того, что их вынудили делать, мимо руин, вдоль реки, в далекий лес. Найти лесной пруд, омыть раны и выпить прохладной воды, а потом сесть под деревьями, в защищенном от ветра месте, и помолчать, глядя на опускающуюся ночь.
Не в этой жизни.
Тут он придумал, как можно использовать щит.
Было бы гораздо лучше, если бы она могла ненавидеть человека, который пытался убить Родриго. Но именно этот человек предупредил их и тем самым спас жизнь Диего. Он не обязан был этого делать. Он был ашаритом. А теперь командовал их армией, стал каидом.