Львы Аль-Рассана

– Его нет в Фезане, мой повелитель. Никто не видел его после… наведения порядка в городе.

– Ты мне это уже говорил, – произнес Альмалик Картадский почти шепотом. Это было плохим знаком, одним из худших. Теперь никто из придворных, выстроившихся рядом с возвышением и между колоннами, не смел даже взглянуть на остальных. – Я спрашиваю о другом, ибн Руала. Я спрашиваю у верховного каида всех моих войск, где находится в данный момент один очень известный человек. А не о том, где его нет. Разве я в последнее время стал непонятно выражаться?

– Нет, повелитель! Вовсе нет. Это моя вина. Я послал свою личную стражу и лучших мувардийцев во все концы страны. Мы с пристрастием допросили всех, кто мог знать о местонахождении ибн Хайрана. Некоторые из этих людей умерли, так старательно их допрашивали. Но никто не знал, никто не знает. Аммар ибн Хайран исчез… с лица земли.

Воцарилось молчание.

– Что за пошлая, избитая фраза, – произнес Лев Аль-Рассана.

Утреннее солнце заглянуло в зал через высокие окна, посылая лучи мимо верхних галерей, сквозь пляшущие пылинки. Все видели, что женщина на подушках улыбнулась в ответ на замечание правителя и что Альмалик заметил ее улыбку и остался доволен. После этого один или двое придворных позволили себе сделать более глубокий вдох. Один или двое рискнули также одобрительно улыбнуться и кивнуть.

– Простите меня, мой повелитель, – пробормотал каид, не поднимая головы. – Я всего лишь старый солдат. Верный, простой воин, а не мастер произносить медовые фразы. Я лишь могу рассказать о той правде, которую узнал, и в самых простых словах.

– Скажи, – спросил повелитель, запуская зубы в дольку апельсина, – принца Альмалика подвергали допросу с пристрастием, о котором ты упоминал?

Седая голова каида опустилась к самому полу. Все увидели, как задрожали его руки. Женщина на подушках подняла взгляд к возвышению, лицо ее было серьезным. Пальцы замерли на струнах лютни, затем возобновили движение, хотя и не с таким прилежанием, как прежде.

В этом зале не было ни одного человека, который не знал бы, что если принц Альмалик уже не наследник правителя, то жизнь двух маленьких сыновей этой женщины значительно возрастет в цене. Поскольку Хазем ибн Альмалик, второй сын правителя, впал в крайнюю религиозность и покрыл себя позором, то не оставалось никого между старшим из этих мальчиков и троном.

– Мы просили… помощи у принца, – заикаясь, пробормотал каид в ковер. – Конечно, с ним обращались крайне почтительно, и он… он рассказал нам все, что смог. Он выразил горячую надежду, что господина Аммара ибн Хайрана скоро найдут и вернут и что он снова будет с нами. Как был… среди нас прежде.

Невразумительный лепет каида разительно не соответствовал его высокому рангу. Он был не просто рядовым воином, он был командующим войсками Картады. Никто из присутствующих, тем не менее, не воображал, что сам смог бы держаться с бо́льшим достоинством в этих обстоятельствах. Только не в такой момент. И не при ответе на такой вопрос. Те, кто улыбнулся, тут же вознесли молитву своим счастливым звездам, чтобы проявленное ими легкомыслие осталось незамеченным.

Только четверо мувардийцев – двое у входа и двое позади возвышения – казались невозмутимыми под своими повязками и следили за всем и всеми непроницаемым взглядом. Они презирали всех и не пытались этого скрыть.

Правитель впился зубами в следующую дольку апельсина.

– Мне следовало призвать принца, – задумчиво произнес он. – Но я уверен, что он ничего не знает. Ибн Хайран не стал бы посвящать в свои планы такого глупца. Кстати, его глаз все еще дергается, будто у прокаженного?

Снова наступило молчание. Очевидно, каид ибн Руала лелеял напрасную надежду, что на этот вопрос ответит кто-нибудь другой. Так как молчание затянулось, генерал, склонившись так низко, что правителю с возвышения был виден только его затылок, ответил:

– Ваш благородный сын по-прежнему страдает этим недугом, увы, мой повелитель. Мы молимся за него.

Альмалик сделал кислое лицо. Он бросил оставшуюся часть апельсина рядом с подушками и изящно протянул руку. Раб быстро и грациозно подлетел к возвышению с полотенцем из муслина и вытер сок с пальцев и губ повелителя.

– У него смехотворный вид, – сказал Альмалик, когда раб отошел. – Будто у прокаженного, – повторил он. – Он внушает мне отвращение своей слабостью.

Теперь женщина даже не делала вид, что играет на лютне. Она внимательно наблюдала за правителем.

– Встань, ибн Руала, – внезапно приказал Альмалик. – Ты начинаешь мне надоедать. Оставь нас.

С неприличной поспешностью старый генерал вскочил. Лицо его было красным от того, что он так долго простоял с опущенной головой. Он четырежды поклонился и начал торопливо пятиться, продолжая кланяться, к дверям.

– Постой, – рассеянно приказал Альмалик. Ибн Руала замер в полупоклоне, словно гротескная статуя. – Ты наводил справки в Рагозе?

– Конечно, мой повелитель. Как только мы начали поиски летом. Мы прежде всего подумали об эмире Бадире из Рагозы.

– А на юге? В Арбастро?