Львы Аль-Рассана

– Некоторые вещи очевидны, – сказал ибн Хайран, глядя на вальедца. – Эмир Бадир будет очень нервничать из-за того, что мы оба проводим эту зиму в Рагозе и не приносим никакой пользы. Нас куда-нибудь пошлют. Вместе. Готов биться об заклад. А учитывая то, что вы сказали мне сейчас о вполне понятном интересе визиря к нашему замечательному доктору, он не позволит ей покинуть Рагозу с двумя столь безответственными людьми.

– Я не безответственный! – возмущенно возразил Родриго Бельмонте.

– Позволю себе не согласиться, – хладнокровно произнес Аммар. – Джеана мне рассказала, что сегодня днем вы заставили наемника из Батиары – прекрасного человека, доблестного воина – забыть имя собственной матери! Я называю это глубоко безответственным поступком.

– Матери? – воскликнул Родриго. – Не отца? Если бы это было имя отца…

– Вы бы могли понять. Уже знаю, – перебила его Джеана. – Господин ибн Хайран уже выдал мне эту неудачную шутку. Среди всего прочего, вы двое, по-видимому, склонны к одинаково детскому юмору.

– Среди всего прочего? Чего именно? Теперь я могу оскорбиться. – Выражение лица ибн Хайрана опровергало его слова. Джеана отметила, что он больше не выглядит усталым или несобранным. Как лекарь она была этим довольна. Она предпочла проигнорировать его вопрос.

– Оскорбление нанесено мне, помните? И вы еще не извинились. И вы тоже, – прибавила она, поворачиваясь к Бельмонте. – Держать пари на мое поведение! И как вы смеете полагать, что визирь Рагозы – или кто-то другой – диктует мне, куда и когда я могу ехать?

– Хорошо! – воскликнул Родриго. – Я долго ждал этих ваших слов! Зимняя кампания будет отличным испытанием для всех нас.

– Я не говорила…

– Разве вы не поедете? – спросил он. – Шутки в сторону, Джеана, мне очень нужен хороший лекарь, и я до сих пор помню то, что вы сказали насчет работы среди жителей Эспераньи. Вы дадите нам шанс доказать обратное?

Джеана тоже помнила. Она очень хорошо помнила ту ночь. «Даже солнце заходит, моя госпожа». Она отогнала эти мысли.

– Что? – ядовито спросила она. – Разве в этом году нет пилигримов, отправляющихся на остров благословенной королевы Васки?

– В моем отряде нет, – спокойно ответил Родриго.

Последовало молчание. «Он умеет осадить человека», – подумала Джеана.

– Вы также можете поразмыслить о том, что кампания вне стен города даст вам передышку от ухаживаний бен Аврена, – произнес ибн Хайран чересчур небрежно.

Она повернулась и сердито посмотрела на него. Он снова поднял руки, защищаясь.

– Если, конечно, вам нужна эта передышка, – быстро прибавил он. – Бен Аврен – выдающийся человек. Поэт, визирь, истинный ученый. Принц киндатов. Ваша мать гордилась бы вами.

– Если бы я позволила ему уложить себя в постель? – любезным тоном поинтересовалась она.

– Ну, я не это имел в виду. Я думал о чем-то более официальном, конечно. О чем-то…

Он замолчал, увидев выражение ее глаз. Его руки в третий раз взлетели вверх, словно для того, чтобы отразить нападение. Кольца на пальцах сверкнули.

Джеана гневно смотрела на него, ее собственные пальцы сжались в кулаки. Проблема заключалась в том, что ей по-прежнему хотелось рассмеяться и поэтому трудно было продолжать сердиться.

– Вам грозят серьезные неприятности, если вы заболеете во время этой кампании, – мрачно сказала она. – Разве вас никогда не предупреждали, что нельзя оскорблять своего лекаря?

– Многие, и много раз, – грустно признался Аммар. – Боюсь, что я – человек безответственный.

– Я – ответственный! – весело воскликнул Родриго. – Спросите у кого угодно!

– Только потому, – бросила она через плечо, – что вы до смерти боитесь своей жены. Вы сами мне это сказали!

Ибн Хайран рассмеялся. Через секунду рассмеялся и Бельмонте, сильно покраснев. Джеана скрестила руки и хмуро смотрела на них, не желая улыбаться.

Но чувствовала она себя необычайно счастливой.

Прозвонили колокола храма, возвышавшегося над крышами к югу от них, весело и отчетливо в холодной ночи, чтобы разбудить верующих на молитву.

– Идите домой, – сказала Джеана обоим мужчинам, глядя в помещение больницы. – Мне надо проведать пациентов.

Они переглянулись.

– И оставить вас здесь одну? Одобрила бы это ваша мать? – спросил ибн Хайран.

– Мой отец одобрил бы, – резко ответила Джеана. – Это больница. А я – лекарь.

Это их отрезвило. Ибн Хайран поклонился, Бельмонте сделал то же самое. Они ушли вместе. Она смотрела им вслед, стоя в дверях, пока они не исчезли в ночи. Постояла там еще секунду, глядя в темноту, потом прошла внутрь.