Винченцо встряхивает головой. На пороге пятидесяти лет он чувствует на себе груз ответственности, да такой тяжелый, что у него подкашиваются ноги.
— Иди спать, Джулия. Не вмешивайся, это не женское дело.
Она не двигается с места. Смотрит на него, сжав губы, с укоризной.
— Так же ты думал и когда узнал, что я прочитала книгу Ла Мазы. Быть женщиной не значит быть глупой, и эта книга помогла мне многое понять, особенно то, почему он и многие другие, как Розолино Пило или Руджеро Сеттимо, например, пытаются построить независимое государство на Сицилии. Конечно, удастся им это или нет — другое дело… Ты можешь не разделять их идей, Виченци, но ты не можешь отрицать, что они страстно желают довести дело до конца. Я не твоя мать и не одна из твоих дочерей, поэтому поговори со мной. Что тебя беспокоит? Проблемы с новым правительством, да?
— Вот именно, — вздыхает Винченцо и начинает ходить по комнате. — Сегодня я сделал кое-что, о чем позже пожалею. Купил для революционного комитета большую партию ружей в Англии. К тому же они провозглашают Королевство Сицилия, но короля, который решился бы надеть корону, не нашли! Ни сын герцога генуэзского Карл Альберт, ни кто другой не решается на это еще и потому, что англичане не хотят, чтобы Сицилия уходила из-под Бурбонов. В марте они разыграли спектакль с выборами в парламент, собрав все ту же кучку дворян и денежных мешков. Снова надеялись восстановить конституцию тысяча восемьсот двенадцатого года… но нам не на кого опереться. Нет ни власти, ни правителя — никого. Понимаешь? Нет никакого короля Сицилии, потому что никто к нам сюда и носа не кажет. Безумие! — Винченцо падает в кресло. — Они реквизировали у меня корабли и принудили давать им ссуды, и им все мало…
— Это революция, Виченци. Кругом беспорядок, и нужно вести себя осторожно. — Она подходит к нему, гладит по лицу, и Винченцо, всегда скупой на чувства, берет ее руку, целует ладонь. — Все должны чем-то жертвовать.
— Знаю. Но мне невыносимо сознавать, что они воюют на мои деньги: я всю жизнь положил на то, чтобы добиться… этого. — Он указывает на документы, разбросанные на столе. — С тех пор как разразилась революция, торговля резко сократилась. Заемный банк, литейный завод, корабли… «Палермо», корабль пароходной компании, не прекращал возить грузы, пока Руджеро Сеттимо и революционное правительство не забрали его себе для перевозки солдат. Да, ты правильно сказала, когда говорила о страсти. Сеттимо, к примеру, как председатель сицилийского правительства, твердо верит в то, что делает, но в то же время способен мыслить здраво. Он понимает, что Сицилия не готова к республиканскому правительству, что дворяне никогда его не поддержат, и поэтому пытается найти средний путь… А с другой стороны, есть этот умник Паскуале Кальви, самый упрямый из республиканцев. Не знаю уж, сколько убытков они принесли мне со своими прокламациями, требуя, чтобы мы, буржуазия, поддержали революцию. А сейчас…
— Тебе хотя бы заплатили?
Он закатывает глаза.
— О да. Церковной утварью из серебра.
Как на грех, Джулия не может удержаться от смеха.
— Хочешь сказать, чашами, дароносицами и кадилами?
— Ну конечно. И ничего смешного здесь нет: их можно превратить в деньги, только если переплавить, а этого я не могу сделать.
— Если бы твоя мать узнала, что ты хочешь переплавить церковные вещи, она предала бы тебя анафеме.
На лице Винченцо ни тени улыбки. Он нервно теребит ленту пеньюара жены.
— Даже если в Палермо революционное правительство кажется прочным, нельзя забывать, что сторонников короля и неаполитанцев здесь тоже много. Мы на пороге бури, Джулия. Хватит и этого, чтобы все рухнуло.
— Но люди довольны. Новое правительство делает все возможное…
Он фыркает.
— Людям не важно, кто ими правит, если тарелка на столе пустая. Хочешь знать правду? Дворянам выгодно, чтобы ноги неаполитанцев больше не было на Сицилии. Так они сохранят свои привилегии и займут самые значимые посты. В правительстве много людей из солидных семей, понимаешь? Они много учились и путешествовали, и — боже ты мой! — провозглашают великие идеалы. Но идеалами бедняки сыты не будут. Вот о ком власть должна позаботиться, а иначе… А так как у правительства денег нет, то оно обращается ко мне или к Кьярамонте Бордонаро и думает привлечь меня, зачислив в Гражданскую гвардию.
— Но бессонницей и голодовкой этих проблем не решить. — Джулия закрывает папки с документами на письменном столе. — Чаши для службы могут подождать. Займы никуда не денутся и завтра. — Она наклоняется к мужу, целует его в лоб, шепчет: — Пойдем спать.
Он смотрит на бумаги, потом переводит взгляд на белую грудь жены под муслином. Много лет прошло с тех пор, как они познакомились, но она до сих пор ему желанна.
Развязывает ленты ее пеньюара.
— Иду.
Их негромкие голоса растворяются в тишине дома.
Рассвет медового цвета окрасил башню виллы «Четыре пика». Ставни на окнах закрыты, ворота заперты. Район Аренелла как будто вымер: никого ни на улице, ни в лодках.