Львы Сицилии. Сага о Флорио

После Изабеллы в его жизни не было женщин, сколь-нибудь значимых для него, кроме тех, к кому он испытывал влечение или кому платил. Тела без лиц, образы без воспоминаний. И даже сейчас, когда мать хлопочет, чтобы найти ему жену, Винченцо не задумывается, какой должна быть его избранница. Мысленно представляет только себя самого: как он входит в дворянский дом с высоко поднятой головой. И неважно, что это произойдет благодаря титулу, который он купит себе вместе со знатной женой.

И все же.

И все же Джулия Порталупи волнует его, и дело не в красоте. Скорее, наоборот. Джулия не красива. Она привлекает его своими узкими надменными губами, руками, сжатыми в кулак, и неизменно горящими глазами, выражающими презрение, недоверие, осуждение, удивление или просто интерес, когда она смотрит на тебя. Она такая естественная в отличие от своего тупицы брата, который строит из себя умника.

Винченцо жонглирует этими мыслями по дороге домой — руки в карманах, глаза ищут первые вечерние звезды.

В прихожей горничная забирает у него сюртук и шляпу, сообщает, что скоро будет подан ужин. В гостиной мать штопает вещи.

— Шьете, мама? — спрашивает он, поцеловав ее.

— Не будешь же ты носить дырявые рубашки? Да и эти девицы, которых ты нанял, совсем не умеют чинить одежду.

Джузеппина отводит руку с тканью подальше от лица. Зрение пошаливает, она уже не видит так хорошо, как раньше.

— Эти горничные служили прислугой в домах у дворян, мама. Они прекрасно штопают. Это вы всегда или хотите сделать все сами, или наговариваете на других.

— Да, как же! Теперь девушки не справляются с домашними делами. Не умеют как следует обслуживать семью. В свои пятнадцать я полировала латунную кровать песком и, уж конечно, не жаловалась, как они, что трескается кожа на руках.

Винченцо оставляет за ней последнее слово. Устраивается в кресле, расслабляет тело, закрывает глаза.

И представляет маленькие ловкие руки, которые лепят миланские котлетки со странным названием и пряным вкусом.

* * *

Джованни Порталупи остановился в проходе партера театра Каролино. Рядом с ним сестра обмахивается веером.

Театр переполнен, все — и аристократы, и простолюдины на галерке — разговаривают в полный голос. Кто-то ест, цыганка предлагает погадать по руке, какой-то человек даже продает воду.

— Тебе не следовало принимать приглашение, не спросив сначала у меня. Ты всегда так делаешь, я это ненавижу. — Джулия прикрывает нос платком. — Надо же, какая здесь жара. И вонь ужасная! В это время года находиться в закрытом помещении — невыносимо!

— Черт возьми, сегодня тебя все раздражает! Когда ты впервые сюда пришла со мной и доном Флорио, ты была гораздо любезнее. — Джованни продолжает разглядывать толпу. — Кстати, интересно, куда он запропастился? Спектакль вот-вот начнется.

Джулия зажимает веер в кулаке. Не только жара или противный запах пота досаждают ей.

— Флорио странно на меня смотрит…

— Радуйся! Он богатый, а ты далеко не первой молодости. Тебе двадцать четыре года, и любая девушка твоего возраста почтет за честь привлечь внимание такого мужчины. Следует быть благодарной. Раз уж ему хочется за тобой приударить, не артачься. Не так чтобы совсем, конечно… в рамках приличия. Он превосходный торговец, и папе очень нравится вести с ним дела.

Гнев и унижение смешиваются в груди. Джулия с раздражением отвечает:

— Мне стыдно за тебя. Я не партия серы, Джованни, и не собираюсь участвовать в твоей игре. Если бы папа знал о нашем разговоре, он пришел бы в ярость. А я, я забочусь о маме, или ты забыл? И вообще, этот твой новый друг мне не нравится. Торгаш и… скряга. Смотрит на людей, как на товар, но мы не продаемся. Мы люди.

— Ты в этом уверена?

Джованни указывает на женщину в платье из китайского шелка и с траурным медальоном на шее, сидящую в соседней ложе.

— Посмотри на нее. Это графиня Алессандра Спадафора, вдова. Родственники ее покойного мужа оставили ее без гроша. Ингэм забрал ее семейные драгоценности за долги, и она согласилась стать его любовницей, лишь бы выкупить их.

— Но… как это так?

Джованни, похоже, развеселил ее возмущенный вид.

— У каждого есть своя цена, дорогая сестренка. У каждого. И у тебя, если хочешь все время читать свои французские книжки… у тебя тоже есть цена.

— Прошу прощения за опоздание.

Они оборачиваются.

Винченцо стоял сзади уже какое-то время, слушая их разговор.

— О, как раз вовремя. — Ехидная улыбка Джованни едва заметна в полутьме зрительного зала. — Я уж решил, ты передумал. Было бы неудобно, учитывая, что ты пригласил нас в свою ложу.

— Дела в магазине задержали. Пойдемте. — Он поднимается впереди по лестнице, доходит до ложи, которую тоже получил aliud pro alio[11], даже если он никогда открыто в этом не признается, в уплату долга. Указывает им места. Потом подходит к балюстраде.

— Сегодня здесь и правда весь Палермо.

— Да уж. И представление задерживают. В гримерных перессорились артисты, и теперь одному из певцов придется пожизненно исполнять женские партии.