Львы Сицилии. Закат империи

– Нет, нет и еще раз нет! – протестует он, расхаживая по комнате. – Maman, вы повторяете сплетни, которые слышите в городе. Неужели вы им верите? Вы… вы не знаете, что я чувствую… Да и где вам знать? Вы с отцом никогда не любили друг друга. Думаете, я не видел? Не видел, как вы бегали за ним, а он даже не смотрел на вас?

У Джованны перехватывает дыхание, ее бледные щеки розовеют.

– Что ты знаешь обо мне и твоем отце? – Голос у нее хриплый, в нем почти осязаемая горечь. Джованна кладет руку на грудь сына, как будто хочет оттолкнуть его.

В комнате повисает тишина.

– Вы не знаете, что значит прожить с кем-то всю жизнь, – продолжает Джованна. – Вы еще дети, у вас молоко на губах не обсохло. Любовь! – Она смеется, но смех этот – как ножом по стеклу. – Вы говорите «любовь», но не понимаете, что это значит. Вот ты, – Джованна тычет пальцем в грудь сына, – ты ни в чем не знал нужды и ничего не делал, чтобы это заслужить. А она, – продолжает Джованна, указывая на Франку, – эта пигалица выросла под стеклянным колпаком, защищенная от всех и вся. Любовь хороша только в сказках про Орландо и Анджелику, на то они и сказки. А на самом деле любовь – это покаяние и жертва. Ты не способен на отречение, и твоя жена тоже, судя по тому, что она говорит… – Голос Джованны становится тише, теперь она будто бы говорит сама с собой. – Мы с твоим отцом совершили ошибку: не научили тебя, что сначала благо нужно заработать, а потом его сохранить.

Джованна обращается к Франке:

– Ты вышла за него замуж. Он такой, какой есть, и его не переделать. Ты можешь устраивать скандалы, но тогда я первой тебя возненавижу. Или ты станешь сильной и будешь терпеть, потому что он по-своему любит тебя. – Джованна почти шепчет: – Важно только одно. Позволь сказать тебе, как дочери: он всегда должен к тебе возвращаться. Неважно, как и когда. Если хочешь его удержать, он должен знать, что ты всегда простишь. Закрой глаза и уши и, когда он вернется, молчи.

– Простить за все то зло, которое он мне причинил? – Франка тоже говорит почти шепотом. Слезы снова текут по ее лицу. – После того, как я увидела… это? – добавляет она, указывая на пятно розового шелка на полу.

Джованна наклоняется, поднимает подъюбник и прячет его за спиной.

– Его больше нет, – говорит она, неожиданно наклоняется и гладит Франку по голове. – Дочь моя… Ты не знаешь, что значит быть замужем за Флорио. Когда ты это поймешь, то вспомнишь все, что я тебе говорила. А это я немедленно выброшу. Не нужно давать прислуге поводов для сплетен. А ты впредь постарайся не горячиться, – заключает она, кивнув головой в сторону сына.

Иньяцио кивает, бормоча «да, да».

Джованна открывает дверь, выходит из комнаты. Она чувствует себя усталой, измученной, как будто предчувствие, которое сгущалось, как тучи, наконец-то разразилось грозой. Ее страдания возвращаются, чтобы напомнить о себе.

Она идет по коридору. Шелк в ее руках кажется горячим. Ей не терпится избавиться от него, тогда, может быть, вместе с ним уйдут тяжелые воспоминания.

Она любила Иньяцио, своего Иньяцио, слепо, как собака, которая всегда возвращается к хозяину, даже если он ее бьет. И спустя много лет, когда та, другая женщина, возможно, исчезла из его мыслей, он продолжал по-своему любить ее, свою жену, испытывая к ней привязанность, основанную на доверии и участии. Привязанность… но и этого ей было достаточно, она понимала, что Иньяцио не может дать ей ничего другого. Пройдя через боль и слезы, она это поняла.

Остается надеяться, что эти двое тоже что-то поймут о своей судьбе. И примут ее.

* * *

Иньяцио, сидя в кабинете отца, просматривает бумаги, накопившиеся за время его отсутствия. Из Марсалы приходят сообщения о том, что урожай будет плохим из-за нашествия виноградной филлоксеры. Он пожимает плечами, хорошо, что пока нет новостей о появлении этого вредителя на виноградниках в окрестностях Трапани, но нужно принять меры предосторожности. Потом читает жалобы от владельцев серных шахт: они просят поспособствовать дальнейшему снижению пошлин. Иньяцио чувствует, как от волнения и нервозности по телу бегут мурашки. Встает, начинает ходить по комнате. Его отец объединил производителей серы и помог им добиться более выгодного налогообложения, но, видимо, этого им недостаточно. Они все равно жалуются на непомерные налоги, на то, что расходы чрезмерно высоки по сравнению с доходами от продажи продукта. Черт бы их побрал…

Иньяцио снова садится за стол, перечитывает бумаги. Нет, итальянский рынок слишком мал для сицилийской серы: возможно, придется сдать в аренду несколько шахт, например, в Раббионе или Боско… Или же обратиться к французам и англичанам. Кстати, англичане разработали более быстрый и дешевый способ производства серы… Надо бы написать Александру Чансу, промышленнику, который получил патент в Великобритании. Возможно, его заинтересует приобретение их производства по выгодной цене.