Львы Сицилии. Закат империи

Мысль о мягком, вкусно пахнущем тельце ребенка заполнила ее нежностью, о которой Франка в себе не подозревала. Претерпев такие муки при родах, она боялась, что в ней разовьется чувство неприязни к дочери: слишком сильными были боли, слишком трудно шло восстановление. Но нет, малышка покорила ее одним лишь взглядом, Франка полюбила ее горячей, всеобъемлющей любовью, которая защищала их обеих от внешнего мира и всех его бед.

Франка подходит к Иньяцио. После рождения Джовануцци ее тело стало как будто еще более соблазнительным. Иньяцио не может устоять: обнимает ее, целует в шею.

– Богиня моя, – шепчет он, прикасаясь губами к ее шее.

Франка, смеясь, позволяет ему ласкать себя, даже если Диодата не менее двух часов потратила на ее прическу. Иньяцио слишком напряжен последнее время, а она чувствует, что не может дать ему того утешения, в котором он нуждается. И не хочет, чтобы он искал его в объятиях другой.

Конечно, этот скандал с римским банком наделал столько шума. Целыми днями в его домашний кабинет сплошным потоком шли мужчины с суровыми лицами, и Иньяцио проводил гораздо больше времени, чем обычно, на пьяцца Марина. Франка даже слышала, что после закрытия «Кредито Мобильяре» Иньяцио пришлось выплатить клиентам пять миллионов[17], сумму, которая казалась ей одновременно и огромной, и очень маленькой. Да что она в этом понимала! Счета от парикмахера и портнихи раньше приходили ее матери, а теперь Иньяцио… Она пробовала было поинтересоваться, но Иньяцио и Джованна быстро покончили с ее расспросами, отделавшись общими фразами, смысл которых сводился к одному: «Не волнуйся».

– Нам обязательно надо идти? Может, поднимемся к тебе? – спрашивает он, уткнувшись лицом в ее волосы. Потом просовывает руки к ней под пеньюар, ласкает грудь.

Франка отстраняется и со смехом легонько отталкивает его.

– Никогда не думала, что мне придется уговаривать мужа пойти в театр и на прием! – Прикрывает пеньюар, бросая на него взгляд. – Мне нужно закончить туалет… и тебе тоже.

Иньяцио улыбается.

– Поговорим об этом, когда вернемся, – говорит он ей и отпускает только после поцелуя в запястье.

* * *

Днем 4 марта 1894 года экипаж семьи Ланца ди Трабиа останавливается перед входом на виллу в Оливуцце. Из экипажа выходит Пьетро, затем Джулия и, наконец, мужчина с темными волнистыми волосами, широким лбом, живым взглядом и густыми усами. Их встречает мажордом, приглашает подняться по мраморной лестнице, украшенной цветами. Наверху уже ждет Франка. Как только Джулия и Пьетро поднимаются, она протягивает навстречу руки, обменивается с ними поцелуями и приглашает пройти в зимний сад. После чего с улыбкой обращается к мужчине:

– Добро пожаловать, маэстро. Ваше присутствие делает нам честь. – И склоняется в реверансе. – Прошу вас, проходите. Наши гости вас заждались.

Джакомо Пуччини следует за ней, бросая украдкой взгляды на прекрасную фигуру хозяйки дома. Он прибыл в Палермо представить свою оперу «Манон Леско», премьера которой состоялась месяцем раньше в Турине. И город оказал ему самый радушный прием: аплодисменты во время спектакля, постоянные вызовы автора и певцов на авансцену и бурные овации в финале, от которых сотрясался весь Театр Политеама. Франка и Иньяцио познакомились с Пуччини накануне вечером за ужином, устроенном в его честь в палаццо Бутера, и пригласили его к себе на чай – отпраздновать триумф.

Франка замедляет шаг и равняется с гостем.

– Знаете, маэстро, ваша опера «Манон» трогает за душу. Вчера у меня не было смелости признаться вам в этом, но я обливалась горячими слезами.

Пуччини, кажется, смущен. Комплимент, прозвучавший с таким чувством, взволновал его. Он останавливается, берет руку Франки, целует.

– Ваши слова, синьора, стоят дороже всех вчерашних аплодисментов. Я тронут и польщен! – восклицает он.

Франка задумывается, затем произносит на одном дыхании:

– И почему великая музыка заставляет так страдать?!

Распахнув большие темные глаза и склонившись к уху Франки, Пуччини шепчет:

– Потому что она начинается там, где кончаются слова. Как и красота… Уверен, вы понимаете, что я имею в виду.

И снова целует ей руку.

Франка краснеет, улыбается и, взяв Пуччини под руку, продолжает путь в зимний сад.

* * *

– Иньяцио!

Нет, ему не показалось, что Джованна негромко, но отчетливо его окликнула.

Она тоже наблюдала эту сцену: целых два раза Пуччини склонился над рукой Франки для поцелуя и даже прошептал ей что-то на ухо. Естественно, такая задушевность привела в ярость Иньяцио, ожидавшего гостя у входа в зимний сад. Она слишком хорошо его знает: ревнивый собственник, и не важно, что он сам не верен жене, – подобно избалованному ребенку, он не привык ни с кем делиться своими игрушками.

Франка и Пуччини уже подошли, и Иньяцио выдавливает из себя улыбку.

– Добро пожаловать, маэстро! – приветствует он его несколько резко. Затем приглашает композитора подойти к Джованне, которая вместе с донной Чиччей занимает беседой компанию пожилых женщин в черном.