Львы Сицилии. Закат империи

Иньяцио приподнимает руку, чтобы заставить ее отойти, но Джованна стоит как вкопанная. Упершись рукой сыну в грудь, она прожигает его своим безжалостным взглядом.

– Ты ведешь себя безответственно. Я узнала, что ты натворил в судоходной компании. Так грубо вышвырнуть Лагана – серьезная ошибка. Он разозлился, и справедливо, потому что есть вещи, которые требуют особой деликатности. А теперь? Кого ты возьмешь вместо него?

– Это не ваше дело! – Иньяцио почти переходит на крик. – Вы что, собираетесь объяснять мне, как я должен вести себя в конторе? Может, наденете штаны и пойдете работать вместо меня? Идите, сделаете мне одолжение!

Джованна стоит неподвижно. Есть слова, которые требуют быть сказанными, и кроме нее, их некому произнести. В этот момент ей хочется обвинить мужа в том, что он оставил ее одну приглядывать за их инфантильным сыном.

– Ты глубоко заблуждаешься, Иньяцио. Тебе следовало бы быть рядом со своей женой, этим ангелом, а ты кричишь на нее и сбегаешь. Прошло несколько месяцев с тех пор, как у вас родилась дочка, и тебе надо бы подумать о рождении мальчика, а не гулять, как… – Прикрыв рот рукой, чтобы обойтись без оскорблений, она делает паузу. – У тебя жена-красавица, верная и любящая. Вместо того чтобы тратить время и деньги на других женщин, лучше подумай о том, что у тебя уже есть.

Иньяцио багровеет, вдруг протрезвев.

– Вы ко мне и в постель хотите залезть?

– Меня не интересует, чем ты занимаешься. – Голос Джованны как бритва. – Единственное, что меня по-настоящему интересует, так это наша семья и ее будущее.

Она поворачивается к нему спиной и поднимается по ступеням из красного мрамора.

– Ни ты, ни я ничего не значим. Значение имеет только имя Флорио, и ты должен ему соответствовать. А сейчас иди мыться.

Иньяцио остается неподвижно стоять на лестнице с вытаращенными глазами. К горлу вдруг подступает тошнота. Прикрыв рот рукой, он едва успевает выбежать за дверь.

Спустя несколько минут, прислонившись лбом к стене, с мутным взором, в поту и с дрожью в теле, он смотрит на отцовское золотое кольцо на руке. Франка вернула ему его во время свадебного путешествия, сказав, что глава семьи он и он должен его носить.

Отец… Вот кто был настоящим главой семьи. Неприхотливый, внимательный, сдержанный. Он ревностно защищал честь семьи Флорио. Ни разу не унизил свою жену и не выставил за дверь сотрудника, не выслушав его объяснений.

А он? Он кто?

* * *

В бальном зале ослепительно светло. Люстры из муранского стекла окрашивают в золото облицовку дверей, зеркала, нависающие над французскими консолями и узорчатую камчатную ткань портьер цвета слоновой кости. Диваны и пуфы ждут гостей, которые прибудут с минуты на минуту.

Из двух бальных залов Франка выбрала этот, хотя он и расположен в более старой части виллы: он просторнее и богаче декорирован. Первый бал палермского сезона 1895 года не первый для нее и Иньяцио, но, быть может, наиболее важный, потому что на него будут равняться все остальные.

На блестящем паркете, уложенном елочкой, шаги Франки почти неслышны, заглушенные звуками небольшого оркестра, настраивающего инструменты: вечер танцев они с Иньяцио откроют вальсом. У стеклянных дверей, выходящих в сад, выстроились, словно королевская гвардия, напыщенные лакеи в ливреях. Франка поднимает глаза на светлый потолок, обрамленный карнизом из позолоченного гипса, и вспоминает, какой крошечной она себя почувствовала, когда впервые вошла в этот царственный зал, и с каким волнением она смотрела на факелы в саду, не говоря уже о больших стеклянных дверях.

Она подходит к террасе: под крышей из кованого железа, покрытой большим белым полотном, расставлены длинные столы для прохладительных напитков. Лимонады и свежие фруктовые соки уже разлиты по графинам из хрусталя Баккара и Богемии. Шампанское и белое вино охлаждаются в серебряных ведрах, таких больших, что в них можно искупать младенца. В широченных подносах, натертых до блеска, отражаются бокалы из тончайшего стекла.

Удовлетворенно кивнув самой себе, Франка возвращается в бальный зал и идет в буфетную, при жизни свекра украшенную фресками Антонио Лето. Там она встречает Нино, который переговаривается с их личным сомелье. Лакеи заканчивают расставлять на столах бутылки лучшей марсалы дома Флорио вместе с коньяком, порто и бренди.

В другой части зала горничная раскладывает серебряные приборы рядом с тарелками и чашками из лиможского фарфора. Завидев хозяйку, девушка краснеет и быстро кланяется.

– Я закончила, синьора, – говорит она в качестве извинения и торопливо исчезает.